Рассказы монахинь о жизни в монастыре. Жуткие истории монастырей
В монастырь люди уходят по разным причинам. Одних туда приводит общая неустроенность в миру. Других - религиозное воспитание, и они, как правило, считают путь монаха лучшим для человека. Женщины довольно часто принимают такое решение из-за проблем в личной жизни. У меня все было немного иначе. Вопросы веры занимали меня всегда, и однажды… Но обо всем по порядку.
Мои родители врачи, отец - хирург, мама - акушер-гинеколог, и я тоже закончила медицинский институт. Но доктором так и не стала, меня увлекла фотография. Я много работала для глянцевых журналов, была довольно успешна. Больше всего мне тогда нравилось снимать и путешествовать.
Мой молодой человек увлекался буддизмом и заразил этим меня. Мы много ездили по Индии и Китаю. Было интересно, но я не погружалась в веру «с головой». Искала ответы на волновавшие меня вопросы. И не находила. Потом заинтересовалась цигуном - своеобразной китайской гимнастикой. Но со временем прошло и это увлечение. Мне хотелось чего-то более сильного и захватывающего.
Как-то мы с подругой ехали на съемку и случайно остановились переночевать в православном монастыре. Неожиданно мне предложили подменить тамошнего повара. Я люблю такие вызовы! Согласилась и проработала на кухне две недели. Так в мою жизнь вошло православие. Я начала регулярно ходить в храм возле дома. После первой исповеди чувствовала себя замечательно, так спокойно она прошла. Заинтересовалась религиозными книгами, изучала биографии святых, соблюдала посты… Погрузилась в этот мир с головой и однажды поняла, что хочу большего. Я решила уйти в монастырь. Отговаривали все, включая батюшку, но старец, к которому я поехала, благословил на послушание.
В монастырь я приехала промокшей с головы до ног, замерзшей и голодной. На душе было тяжело, в конце концов, не каждый день так круто меняешь свою жизнь. Я, как и любой нормальный человек, надеялась, что меня накормят, успокоят и, главное, выслушают. Но вместо этого мне запретили разговаривать с монахинями и отправили спать без ужина. Я расстроилась, конечно, но правила есть правила, тем более речь шла об одном из самых строгих монастырей России.
У настоятельницы был личный повар. Она лицемерно сетовала, что из-за диабета вынуждена есть лосось со спаржей, а не наши серые сухари
Особая зона
Монастырем управляла сильная, властная и, как оказалось, очень влиятельная женщина. Во время первой встречи она была приветлива, улыбалась, рассказывала, по каким законам идет жизнь в обители. Уточнила, что ее нужно называть матушкой, остальных - сестрами. Тогда показалось, что она отнеслась ко мне по-матерински снисходительно. Я поверила, что все живущие в монастыре - одна большая семья. Но увы…
Это было царство бессмысленных ограничений. За столом не позволялось без разрешения притрагиваться к еде, нельзя было просить добавки, есть второе, пока все не доедят суп. Странности касались не только трапез. Нам запрещали дружить. Да что там, мы не имели права даже разговаривать друг с другом. Это, не поверите, считалось блудом. Постепенно я поняла: все так устроено для того, чтобы сестры не могли обсуждать настоятельницу и монастырский уклад. Матушка боялась бунта.
Я пыталась практиковать смирение. Когда меня что-то пугало, думала, что просто вера моя пока слаба, а никто не виноват.
Дальше - больше. Я заметила, что во время трапез обязательно кого-нибудь отчитывают. По самым незначительным поводам («взяла ножницы и забыла отдать») или вовсе без них. Надо понимать, что, согласно церковному регламенту, подобные разговоры должны происходить с глазу на глаз: твой наставник не только ругает, но
и выслушивает, предлагает помощь, учит не поддаваться искушениям. У нас же все превращалось в жесткие публичные разборки.
Есть такая практика - «помыслы». У монахов принято записывать все сомнения и страхи на бумаге и отдавать их духовнику, который даже не должен жить в том же монастыре. Мы свои помыслы писали, конечно же, настоятельнице. Когда я впервые это сделала, матушка зачитала мое письмо на общей трапезе. Мол, «послушайте, какие у нас тут дурочки живут». Прямо рубрика «анекдот недели». Я чуть не расплакалась прямо при всех.
Питались мы тем, что жертвовали прихожане или близлежащие магазины. Как правило, нас кормили просроченными продуктами. Все то, что производили в обители, матушка дарила вышестоящим церковнослужителям.
Иногда игуменья приказывала есть чайной ложкой. Время трапезы было ограничено - всего 20 минут. Сколько ты там успеешь съесть за это время? Я очень сильно похудела
Быть послушницей
Постепенно жизнь в монастыре стала напоминать мне каторгу, ни о какой духовности я уже и не вспоминала. В пять утра подъем, гигиенические процедуры, извините, в тазике (душ под запретом, это же удовольствие), потом трапеза, молитва и тяжкий труд до глубокой ночи, затем снова молитвы.
Понятно, что монашество не курорт. Но ощущение постоянного надлома тоже не кажется нормальным. Сомневаться в правильности послушании нельзя, допускать мысль о том, что настоятельница неоправданно жестока, - тоже.
Здесь поощрялись доносы. В форме тех самых «помыслов». Вместо того, чтобы говорить о сокровенном, надлежало жаловаться на других. Я не могла ябедничать, за что бывала неоднократно наказана. Наказание в монастыре - это публичный выговор с участием всех сестер. Они обвиняли жертву в выдуманных грехах, а затем настоятельница лишала ее причастия. Самой страшной карой считалась ссылка в скит - монастырь в глухой деревне. Я эти ссылки полюбила. Там можно было немного отдохнуть от чудовищного психологического давления и перевести дух. Добровольно попроситься в скит не могла - меня бы тут же заподозрили в страшном заговоре. Впрочем, виноватой я становилась часто, поэтому в глушь ездила регулярно.
Многие послушницы принимали сильные транквилизаторы. Есть что-то странное в том, что примерно треть обитателей монастыря психически нездоровы. Истерики монахинь «лечились» визитами к православному психиатру - подруге настоятельницы. Та выписывала сильнейшие лекарства, превращавшие людей в овощи.
Многие спрашивают, как в монастыре борются с сексуальным искушением. Когда ты постоянно находишься под жестким психологическим давлением и пашешь с утра до ночи на кухне или в коровнике, желаний не возникает.
Дорога назад
Я прожила в монастыре семь лет. После череды интриг и доносов, незадолго до предполагаемого пострига у меня сдали нервы. Я не рассчитала, приняла убойную дозу лекарства и попала в больницу. Полежала там пару дней и поняла, что обратно не вернусь. Это было трудное решение. Послушники боятся покидать монастырь: им внушают, что это предательство Бога. Пугают страшной карой - болезнью или внезапной смертью близких.
По дороге домой остановилась у своего духовника. Выслушав меня, он посоветовал покаяться и взять вину на себя. Скорее всего, он знал о том, что происходит в монастыре, но дружил с настоятельницей.
Постепенно я возвращалась к мирской жизни. После долгих лет, проведенных в изоляции, заново привыкать к огромному шумному миру очень тяжело. Поначалу мне казалось, что на меня все смотрят. Что я совершаю один грех за другим, а вокруг и вовсе творятся бесчинства. Спасибо родителям и друзьям, которые помогали мне всем, чем только можно. По-настоящему я освободилась, когда написала о пережитом в интернете. Постепенно я выкладывала свою историю в ЖЖ. Это стало отличной психотерапией, я получила много откликов и поняла, что не одинока.
Примерно через год монастырской жизни у меня пропали месячные. Так было и у других послушниц. Организм просто не выдерживал нагрузки, начинал сбоить
В результате из моих зарисовок сложилась книга «Исповедь бывшей послушницы». Когда она вышла, реакции были разными. К моему удивлению, меня поддержало много послушниц, монахинь и даже монахов. «Так все и обстоит», - говорили они. Конечно, были и те, кто осудил. Число статей, в которых я предстаю то «редакторским вымыслом», то «неблагодарным чудовищем», перевалило за сотню. Но я была к этому готова. В конце концов, люди имеют право на свою точку зрения, а мое мнение не истина в последней инстанции.
Прошло время, и теперь я точно знаю, что проблема не во мне, виновата система. Дело не в религии, а в людях, которые трактуют ее таким извращенным образом. И еще: благодаря этому опыту я поняла, что всегда надо доверять своим чувствам и не пытаться увидеть в черном белое. Его там нет.
Другая дорога
Эти женщины однажды устали от мирской суеты и решили все поменять. Не все они стали монахинями, но жизнь каждой теперь тесно связана с
церковью.
Ольга Гобзева.
Звезда фильмов «Операция «Трест» и «Портрет жены художника» в 1992 году приняла постриг. Сегодня матушка Ольга - игуменья Елисаветинского женского монастыря.
Аманда Перез. Несколько лет назад знаменитая испанская модель без сожалений бросила подиум и ушла в монастырь. Возвращаться не собирается.
Екатерина Васильева.
В 90-х актриса («Шальная 
баба») ушла из кино и служит звонарем в храме. Изредка снимается в сериалах вместе с дочерью Марией Спивак.
Фото: Facebook; Киноконцерн «Мосфильм»; Persona Stars; VOSTOCK Photo
Моя история не похожа на исповедь человека, который прошел длинный, полный духовности путь, пробирался через тернии к звездам и на себе ощутил все тяготы и благословения отшельнической жизни, вдали от дома, за пазухой у Всевышнего. Я всегда принадлежала этому миру и так и не смогла от него отречься, как бы крепки ни были мои отношения с Богом.
Я была самой обыкновенной девушкой, закончившей школу и мечтающей поступить на теологический факультет, а затем пойти дальше, постигая духовную семинарию. У меня не было ни стигмат, ни видений, ни православного воспитания, где заповеди стояли бы в основе взросления и формирования личности. Пока мои друзья и сверстники думали, кем бы хотели стать в будущем, я знала, что моя дорога приведет меня в монастырь.
Я хотела стать монахиней, уйти от мирского, опроститься, служить не себе, а Богу.
Моя жизнь была исключительно светской, за исключением влияния бабушки, которая с детства говорила со мной о более тонких и непонятных мне материях - вере. Помню, как сейчас, как однажды она положила передо мной большую книгу в черной обложке, на которой красивыми, но странными буквами было написано «Библия». Мы вместе читали ее. Мне было непонятно то, что написано там, как-то не по-русски, но бабушка обещала, что все придет со временем.
«Чтение Библии - один из важнейших шагов к пониманию Бога!» - так говорила бабушка, пресекая мое детское нетерпение. Бабушкина вера и открытость всему тому, что было связано с этим, поражала меня. Она водила меня в храм, рассказывала истории мучеников и их страданий, дарила иконы и буквально за руку водила на церковные таинства. Я не задавала много вопросов, просто верила, что бабушка знает, о чем говорит. Она же и научила меня скромности, простым правилам человека, который перешагивает порог храма, а также посвятила в тонкости молитвы и исповеди. Я делала всё, как она говорила, а после того, как выходила из храма с некоторой легкостью, шла навстречу обыкновенной светской жизни.
Бабушкина смерть была для меня трагедией. В тот период времени мне было уже почти 16 лет, и в моем сознании появлялись первые признаки критического мышления. Мама не разделяла бабушкиных идей. Ей казалось, что религия и бабушкин подход к вере лицемерен. А я поняла это слишком поздно.
После того, как я пережила свою трагедию, в моем сердце поселилась мечта - уйти в монастырь, чтобы бабушка могла гордиться мной, а также потому, что я хотела разобраться: это внешний мир мешает мне быть искренней с Богом, или же подвох лежит в самой основе.
Итак, я прошла все необходимые стадии, прежде чем уйти. Первый шаг - уход из светской жизни. Второй - рясофор. Третий - постриг и обет. Я общалась со священником, который приезжал к нам в город, и он рассказал мне, что для того, чтобы уйти в монастырь, не нужен никакой повод. Не нужно быть неудовлетворенным мирской жизнью, достаточно лишь желания спасения души. У меня было несколько месяцев, чтобы подготовиться, доделать все свои светские дела, рассказать о своих планах родным, окончательно решиться. Этим я и занималась. У меня не было особых проблем, которые бы требовали моего присутствия. Я убедила родителей в том, что я этого хочу, и они не стали меня переубеждать. Парня у меня не было, и я считала это соответствующим знаком:
«Пока мои подруги томятся мирскими чувствами, я свободна от оков плоти», - так я думала, когда прощалась с близкими и друзьями.
На вопросы о том, а не хороню ли я себя в молодости, я отвечала уверенно, что не считаю уход в монастырь смертью ни телесной, ни, тем более, духовной.
Всё было добровольно. Никто не обманывал меня, не обещал мне лучшей жизни. Я точно знала, куда я иду. За полгода до моего пострига я работала волонтером на христианском съезде и там я познакомилась с множеством людей, у которых были примерно одинаковые мысли по поводу веры, но никто из них не рассматривал уход от мира. Кроме меня.
Итак, мой путь начался с приезда в монастырь, который находился далеко от того места, где я жила (название монастыря скрыто по желанию автора - прим. ред.). Вокруг были горы, лес, прекрасная природа, свежий воздух и какое-то упоение разливалось в воздухе.
На пороге я встретила женщину, одетую как монахиня, которая несла большую брезентовую сумку с чем-то тяжелым внутри. Я вызвалась помочь ей, забыв обо всем.
«Как хорошо, что Иисус послал тебя помочь!» - сказала она и улыбнулась лучезарной улыбкой.
С такой фразой очень трудно спорить. Незабываемое ощущение - осознавать, что тебя послал сам Иисус.
Монахиня не приняла моей помощи - просто сжала мою руку в своей, а затем пошла своей дорогой, неся свой тяжелый груз без всякого напряжения.
Мое послушание началось, как я впоследствии поняла, вполне традиционно - с физического труда. Я помогала на кухне, убиралась в кельях, а также помогала тем, кто был болен и не мог сам переодеваться и есть.
В наш монастырь часто обращались за помощью люди из мира, а мы помогали. Сестра, с которой я служила и помогала ей делать перевязки больным, всегда говорила так:
«Мы не можем делать большие дела, но должны делать маленькие с большой любовью».
Я очень уставала от большого количества физического труда. В конце дня я буквально валилась с ног, но первое время мысли о том, чтобы всё бросить и уйти, меня не посещали. Я просто молилась и думала, что трудности - это лишь испытания, которые однажды станут частью моей новой жизни.
За время моего послушания я успела полюбить всех, кто был рядом. Я думала о том, что могу стать настоящей монахиней, но вскоре я поняла, что совершила ошибку…
Меня совершенно не смущало количество работы и большой физический труд, меня волновало то, что мой темперамент так и не смог стать по-настоящему монашеским. Я была кроткой и молчаливой, никогда не задавала спорных вопросов и не нарушала обетов, но в душе у меня всё еще теплился вопрос, ответ на который я хотела получить еще в детстве: что настоящее, а что нет?
Настоящим была вовсе не духовная часть этого сложного мира, а физическая. Если вы думаете, что самым суровым было испытание отрешения от плоти, целомудрие или долгие молитвы, то я разочарую вас. Такие конфликты могут сразить человека, не подготовленного духовно, а я была готова.
Самое ужасное - это условия, в которых мы жили. Мы трудились исключительно вручную, не пользовались ни дезодорантами, ни какими-то другими косметическими и гигиеническими средствами, купались в холодной воде, независимо от погоды, не спасались вентиляторами в жаркое время.
Хрестоматийный образ монахини - это женщина, борющаяся с демонами похоти и одиночества, но в реальной монашеской жизни есть проблемы не с сексом, а с гигиеной. Осознание, что ты грязная, потная, плохо пахнешь везде, где только можешь выделять какую-либо жидкость, отбивало все похотливые мысли, которые только могли прийти в голову, а в большинстве случаев на них просто не было сил. Это романтический флер, чья-то фантазия, фетиш, но не проблема монахини.
Послушницы спали вместе в одной келье, в кроватях, стоящих друг от друга на расстоянии полуметра. Электрических источников света у нас не было, поэтому приходилось одеваться в полной темноте, так как вставали мы в 4 утра. Казалось, что этого вполне достаточно, чтобы мы чувствовали себя немного одиозно, но вдобавок к этой неудобной утренней рутине правила монастыря диктовали нам прятаться под простыней своей кровати, чтобы сменить одежду, ведь видеть чужое обнаженное тело - это грех.
Когда я официально стала монахиней, мне всё еще было непросто. Те светлые чувства, которые я переживала, пока выполняла послушания и, выбиваясь из сил, надеялась на лучшее, прошли. Я стала думать о том, как же всё выглядит на самом деле.
Послушницам нельзя было улыбаться и радостно отвечать на просьбы других монахинь.
Меня постоянно упрекали в том, что я «недостаточно послушна» и что у меня «слишком высокая самооценка». Последний комментарий всегда воспринимался мною очень болезненно.
После того, как я спросила старшую монахиню о том, почему послушницы едят черствый хлеб и используют газеты вместо туалетной бумаги, мне сделали замечание и отправили на дополнительные работы, которые отсрочили мое послушание еще на полгода.
По меркам монастыря, это как остаться на второй год в школе - унизительно, но в воспитательных целях. Обо мне стала ходить не самая лестная слава.
Однажды матушка нашего монастыря спросила мое имя, а после того, как я ответила ей, я увидела ее нахмурившиеся брови и услышала следующее:
«Ох, сестра, я много слышала о тебе».
Я не знала, что ответить ей на это. Кроме дерзкого «я тоже слышала о вас» я ничего не придумала, но я промолчала, покорно опустив глаза в пол.
Кроме физических трудностей, я начала испытывать еще и психологическое давление. Мало того, что каждый день нам приходилось стоять на коленях на холодном бетонном полу по 4 часа, так еще и наша старшая сестра каждое утро говорила весьма дикую фразу:
«Сестры, вы должны умертвить себя. Ваша ленивая и эгоистичная природа держит вас в гневе».
У нас было всего два монашеских наряда. Один подрясник мы надевали, другой стирали вручную в холодной воде. Таким образом мы меняли одежду. Однажды сестра-наставница последовала за мной на улицу, чтобы посмотреть, как я стираю свое облачение. Она достала свое распятие и обратилась ко мне со словами:
«Сестра, какую же болезненную рану ты наносишь Спасителю Нашему, когда стираешь свою одежду с такой пустой душой».
Сестра имела в виду, что даже стирка подрясника должна была быть наполнена заботой и любовью. Я ничего не ответила, но эмоционально была очень сильно подавлена.
Осознание того, что обыкновенной стиркой и неспособностью отстирать пятна с ветхой ткани я чуть ли не буквально мучила Бога, было невыносимым.
Я начала винить себя в том, что мной овладевает гнев. Я не знала, смогу ли я побороть свою природу или же все станет только хуже.
В качестве послушания мы помогали в местном женском приюте: убирали, оказывали больным первую помощь, а также молились. Я и моя сестра убирались в комнате, она мыла пол, а я вычищала комоды. В одном из них я обнаружила тампоны.
У нас не было привычных в современном мире средств гигиены. Мы носили тканевые подгузники, а во время менструации подкладывали специально свернутые тряпки прямо в нижнее белье. Эти же подкладки мы потом стирали вручную.
Увидев тампон, я не смогла побороть дурные мысли, поэтому просто схватила его и спрятала за пояс.
Когда я вышла из комнаты, меня одолел такой стыд, что я едва сдержала слезы. Я не смогла найти утешение в молитве, когда думала о том, что женщине нельзя пользоваться такими простыми вещами, как средства гигиены. Такой способ опроститься казался мне унизительным, и ни одна монахиня, которая смогла побороть свое эго, не поддержала бы меня, хоть в глубине души, возможно, и поняла бы.
Когда мое дополнительное послушание подходило к концу, я уже не знала, кто я, чего я хочу и для чего я здесь. Я получила благословение, чтобы вернуться в мир. Я уходила с тяжестью на душе, вспоминая слова той доброй сестры, которая говорила, что сам Иисус послал меня сюда, вспоминала ее улыбку, на глазах наворачивались слезы.
Мои близкие помогли мне начать жизнь в мире сначала: позволили жить с ними, пока я искала работу, думала о том, что стоит снова пойти учиться. Помимо этого я задумалась о психотерапии. Я была в растерянности, глубоком смущении, разочаровании в самой себе и целом мире.
«Как можно было пойти таким неправильным путем, преследуя такую благую цель?»
Мне было стыдно, что я ушла из монастыря, а также что решила быть монахиней. Мне было стыдно, что больше я этого не хотела.
Спустя год я нащупала хрупкий мир внутри себя. Я поняла, что быть монахиней - это не крест, это выбор, который должен прийти самостоятельно, но и он может оказаться неудачным. С тех пор я слышала много историй о том, как женщины возвращаются в мир, а потом приходят обратно, не теряют Бога, не теряют веры, дышат и молятся по-другому. Я благодарила Бога за такую неудачу, потому что многое поняла о самой себе. Не стоит спешить с тем, чтобы оставить мир позади, но так же и не стоит думать, что отказаться от светской жизни в пользу духовной - это глупо. Я хотела пойти по этому пути, но он оказался не моим.
Я помню о том, что «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное», и я - одна из них.
Диана, сколько лет тебя знаю, не замечала в тебе набожности, никогда не слышала от тебя разговоров на эту тему. Для меня это - "вдруг". Что-то случилось?
Ничего не случилось, и совсем не вдруг. Мне было 13 лет, когда бабушка открыла передо мной огромную книгу. Это была Библия - дореволюционное издание с медными застежками, с иллюстрациями Доре, переложенными папиросной бумагой. Она сказала: "За эту книгу в голодный год мне давали два мешка картошки. Я отказалась". Я спросила, как же ее читать, если в ней написано не по-русски. Она сказала, что это русский, но церковнославянский язык. Надо читать. Сначала будет трудно, а потом все поймешь.
Я давно человек воцерковленный, два года в Охе вела занятия в воскресной школе, в Южно-Сахалинске, правда, в церкви не работала, но меня священники знали, в редакции я готовила материалы на православные темы. Мысль уйти в монастырскую жизнь возникла давно. Когда на Сахалин приезжал митрополит Сергий, работающий в аппарате патриарха, у меня состоялась с ним беседа. Мне было сказано, чтобы я молилась, причащалась. Ко мне присматривались, за мной наблюдали. Договорились, что как только церковь сочтет нужным, я оставлю работу и уйду в монастырь.
- Но на Сахалине нет монастырей...
Монастырь обязательно будет, а первая ступень - послушание, уход из светской жизни, его я проходила в епархии. Вторая ступень - рясофор, третья - постриг, когда даешь монастырский обет. От послушания до пострига может пройти длительное время.
В монастырь идут не потому, что в жизни что-то не удовлетворяет, а идут спасать свою душу. Спасаться и молиться. Другой цели нет. Если есть другая - ты там просто не выдержишь. Это тяжелое служение. И вот однажды владыка мне позвонил и сказал, чтобы готовилась прийти на послушание. Он дал мне полгода, чтобы завершить мирские дела: подготовить близких, передать газету в хорошем состоянии, без долгов.
- Как отнеслись родные и коллеги к твоему решению?
Сначала резко отрицательно: "Зачем нужно себя хоронить?". Я их убедила, что уход в монастырь это не смерть. Монастырь - это жизнь, правда, своя, отличная от мирской. Насыщенная, очень интересная. Внутренняя.
- И какое же послушание тебе дали?
Мое послушание заключалось в работе на кухне. Надо было кормить священников и строительную бригаду - в здании управления епархией шел ремонт. Я чистила овощи, мыла посуду, пол.
Это могла сделать и любая неграмотная бабка, принявшая послушание... Зачем для этого иметь сложный духовный мир, образование, профессиональный опыт? Тебе не кажется, что тебя могли бы лучше использовать?
Любой человек, приходящий в монастырь на послушание, начинает с самой черной, грязной работы.
- Проверяется на смирение?
Он должен отрешиться от всех мирских привычек, стереотипов, в том числе и приобрести смирение. Когда-то, еще в Охе, мой коллега, узнав, что я хожу в церковь и веду занятия в воскресной школе, спросил, почему я не ухожу в монастырь. Мол, ты такая инициативная, ты бы там сделала большую карьеру. Так вот, инициатива в монастыре не только не поощряется, она запрещена. Ты должен делать, что тебе сказано и ни на йоту больше. У Серафима Саровского был такой случай. Он дал сестрам послушание привезти из леса два бревна. Они два бревна погрузили и решили, что телега выдержит три. Положили три. Лошадь прошла половину пути и остановилась как вкопанная. И стояла, пока не убрали лишнее. Серафим Саровский их потом отругал за то, что они нарушили послушание.
Решивший жить в монастыре полностью должен отречься от своей воли и исполнять только волю Божию, а это означает делать то, что тебе велит наставник.
- Как у тебя складывался день?
Без мирских страстей ты не становишься бесчувственной, их заменяют эмоции совершенно другого уровня. Ты продолжаешь любить, но это другая любовь.
Когда новоначальный монах приходит в монастырь, его ограничивают в посещении служб и количестве молитв. Духовная жизнь - сложная вещь, и расти духовно можно только очень постепенно. Есть монастырская поговорка: если монах полез на небо, хватайте его за рясу и тащите на землю. Мне разрешено было читать утренние и вечерние молитвы, в субботу ходить на всенощное бдение, в воскресенье на литургию. Через некоторое время добавили читать каждый день псалтырь по одной кафизме (кафизма - это несколько псалмов).
Я вставала рано, молилась, потом шла на кухню, ставила воду горячую, приходила повар, мы готовили завтрак, потом мыли посуду, готовили обед на тридцать человек. Самую обычную еду - борщ, рыбу, морепродукты. Но монастырская еда получается очень вкусной - ведь ее готовят с молитвой... Потом опять мыла посуду, пол на кухне и в кладовой. Затем молилась и шла в келью. Это вполне уютная комнатка с диваном, шифоньером, столом, на котором лежат духовные книги - Библия и молитвослов.
Работа занимала все время, у послушниц не допускается никакой праздности. Беседовала с батюшками я только коротко и по делу, например, если не шла молитва.
Вначале было очень трудно. Я никогда столько физически не работала. Безумно уставала. Приходила в келью, с трудом читала вечернее правило, падала и вырубалась.
- Хотелось все бросить?
Никогда. Я много читала о монашестве и хорошо знала, что меня ждет. Я просила Бога только о том, чтобы он дал мне силы крепко держать швабру в руках и не упасть. И действительно, прошло какое-то время, и послушание стало даваться легче и легче. Эта швабра, вначале такая тяжелая, стала как балерина в руках порхать. А вот преодолеть изолированность оказалось труднее.
Журналист привык быть среди людей, привык общаться, справляться с огромным потоком информации, и вдруг - четыре стены...
Не хватало движения. Хотелось просто выскочить на улицу и куда-то бежать, быть среди людей. Это была не моя обязанность, но я ее выпросила - ходить за хлебом. Всего-то полквартала до киоска, в котором покупала десять буханок. Я испытывала удовольствие просто оттого, что шла по улице с этим хлебом. Удовольствие оттого, что я в толпе, сливаюсь с ней. Но вот прошло время. Я шла по этой же многолюдной улице с тем же хлебом, но испытывала совсем другие ощущения. Суета воспринималась мной отстраненно, я к ней уже не имела отношения. Я чувствовала покой. Когда мы приходим с работы и говорим: "Ох, мне бы покоя!" и ложимся на диван... это внешний покой. А я говорю о внутреннем покое - состоянии, когда начинают уходить страсти.
Идя за хлебом, не притормаживала ли ты возле газетного киоска? Чтобы взять свою газету в руки, посмотреть, что же твои бывшие подчиненные без тебя наворочали?
Нет. Газеты я читала в обязательном порядке, но это были православные издания. Полгода не слушала радио, не смотрела телевизор.
- Какие люди окружали тебя в этот период?
Они, на мой взгляд, много интереснее светских людей, образованы и очень много работают. Я поняла, что труд священнослужителя - тяжелейшая работа. Не буду называть имена... Вот пример, у батюшки сильнейший радикулит, он испытывает страшные боли, но стоит на службе, как свечечка. Мало того, после службы и кирпичи таскает, помогая на ремонте. Он для меня пример, как преодолевать боль. Глубоко его уважаю, ценю каждое его слово. Учусь у него веселости, оптимизму.
Не надо воспринимать православных людей, как существ со скорбными физиономиями. Существует стереотип, что когда идешь в церковь, надо принять вид сокрушенный, убогий... Это не так. Православие - это радостная религия. Когда стоишь на литургии, приходит такая огромная радость.
- Почему ты вернулась?
В моей семье произошла ситуация, с которой, как я поняла, мои близкие без меня бы не справились. Срочно потребовалась моя финансовая и моральная помощь. Я переговорила с владыкой Даниилом, он меня благословил вернуться.
- Как встретили твое возвращение в редакционном коллективе?
Хорошо. Я вернулась на должность корреспондента, мне очертили темы - дети-сироты, общественные организации, православие...
По общему мнению, ты вернулась другим человеком. Изменилась даже внешне: перестала модно одеваться, пользоваться макияжем и как бы это выразиться... ушла в тень.
Некоторое время я ходила в монастырской одежде - черной юбке, черной кофте и черном платке, расстраивая дочь и поражая коллег. Но мне действительно было трудно с ней расстаться - я чувствовала в ней себя совершенно комфортно. И все-таки в длинной юбке до пят тяжело залезать в микроавтобусы, да и не хотелось привлекать к себе внимание, я вернулась к мирской одежде. А вот желание украшать себя совсем пропало.
Я избавилась и от многих других привязанностей, даже по отношению к любимым ранее книгам. Сейчас любую вещь могу спокойно отложить в сторону.
Когда я не была воцерковленным человеком, мне казалось, бесстрастие - это плохо. Позитивно - переживать, кого-то любить, бороться за справедливость. "Прав лишь горящий, презревший покой... " Пришлось пройти длинный путь, пока я не поняла выражение, встречающееся в молитвах - "бесстрастная страсть".
Без мирских страстей ты не становишься бесчувственной, их заменяют эмоции совершенно другого уровня. Ты продолжаешь любить, но это другая любовь. Раньше, беспокоясь о своем ребенке, я нервничала, даже паниковала. Сейчас понимаю, что любила ревнивым и нездоровым чувством, что так нельзя, на все воля Божия, даже на несчастье. И надо эту волю Божью принять и молиться вместе со своим ребенком, чтобы Господь дал возможность выйти из тяжелой ситуации.
Я благодарна судьбе за то, что она дала мне в эти полгода работы в епархии.
- Ты вернешься в монастырь?
На все воля Божия, окончательно с этой мыслью я не рассталась.
Недавно один очень известный в области предприниматель сказал мне, что вера - удел слабых. Его ничуть не поколебали первые пришедшие мне на язык фамилии - Александра Солженицына и Никиты Михалкова - людей, которых слабыми никак не назовешь...
По мирским меркам слабые люди бывают намного сильнее духовно самых "накачанных". В Библии сказано, что сила в немощи совершается. И я знаю многих, кто с Божией помощью преодолел тяжкие испытания с достоинством, не пачкая себя ложью, не впадая в отчаяние, не преступая нравственного закона.
"Все! Надоело! Ухожу в монастырь!" - многие из нас позволяют себе подобные шутки. Но есть люди, которые однажды сказали это себе всерьез и совершили задуманное, навсегда распрощавшись с мирской жизнью.
В предыдущем материале мы подробно описали, . Рассказали о ранних подъемах и многочасовых богослужениях, скромных трапезах и бесконечных "послушаниях". Такая жизнь не каждому по плечу: не зря на более чем двухмиллионный Минск приходится всего около сотни сестер. Говорят, что в монастырь уходят от тяжелых проблем и неудач. Монахини Свято-Елисаветинской обители с этим категорически не согласны.
Они не повышают голос и ни на что не обижаются. С удовольствием отвечают на любые вопросы и стараются ничего не скрывать. Общение с сестрами складывается очень легко и непринужденно, но понять их крайне тяжело. Когда речь заходит о Боге, возникает ощущение, что эти люди говорят на совершенно другом языке. К чему такие крайности? Зачем лишать себя всех радостей жизни, вместо того чтобы просто соблюдать заповеди, исправно ходить в церковь по воскресеньям и перед сном читать "Отче наш"? У каждой монахини на это свои аргументы.
В одном сестры единодушны: в монастырь, по их мнению, не уходят, а приходят. Приходят к Богу, а не убегают от жизненных проблем. Сестры не согласны со стереотипом, что здесь они оказываются не от хорошей жизни. Скорее, серьезные испытания заставляют обратиться к вере. А что будет дальше, зависит от человека.
Монахиня Иулиания, 55 лет. "Бог управляет всем: твоими мыслями и твоими поступками"
Так, например, случилось с сестрой Иулианией, которая долгое время была совершенно далека от религии. В миру женщину знали как хорошего музыканта. Социальный статус, материальное благополучие, муж и трое прекрасных детей - у нее было все, о чем можно только мечтать. Но однажды случилась трагедия: тяжело заболел ребенок (последняя стадия онкологии). Врачи практически не давали шансов на выздоровление. Разочаровавшись в возможностях медицины, женщина решила "вымолить ребенка". Совсем неожиданно для себя она поверила в Бога. А потом с ее семьей начали происходить невероятные вещи: сын выздоровел, несмотря на мрачные прогнозы врачей. Для женщины все было очевидным: "ребенка исцелил сам Господь". С тех пор с каждым годом вера в ней лишь крепла.
- Я поняла, что именно этого мне долгое время не хватало. Всю жизнь я чувствовала, что моя душа томится. А на самом деле, душа искала Бога…
Женщина продолжила душевные поиски и в конце концов нашла себя в монастыре. Дети выросли и выбрали свой путь, а монахиня Иулиания - свой.
- Я понимала, что так больше не могу - жить в том качестве, в котором жила до этого. Нужно было что-то менять. Бог управляет всем: твоими мыслями и твоими поступками.
Монахиня Иулиания уверяет, что дети отнеслись к ее решению относительно спокойно. Они регулярно "приходят в гости", а дочь даже поет в монастырском воскресном хоре.
- Когда ты чувствуешь, что "готов", не замечаешь того, что другие назвали бы "терпеть". Если ты пришел в монастырь, значит, у тебя есть для этого серьезная решимость.
Монахиня Марфа, 40 лет. "Раньше я завидовала верующим, потому что у них есть вечность…"
Монахиня Марфа открыла двери обители в период сильного душевного подъема. Как она сама говорит, в какой-то момент ее "словно коснулся Господь". До этого она была студенткой Академии искусств, в церковь не ходила и ничем подобным не интересовалась. Однажды на каникулах девушка поехала в гости к бабушке, которая живет в Израиле. Цели поездки был самыми что ни на есть светскими: сделать интересные этюды, отдохнуть, загореть и осмотреть достопримечательности. Путешествие по святым местам запомнилось особенно сильно: все, что рассказывал экскурсовод, показалось юной художнице крайне интересным.
- Я подумала: если Христос на самом деле говорил такое, то он точно Бог. У меня быстро все встало на свои места. Из Израиля я вернулась очень воодушевленной. Постепенно перестала понимать, как можно НЕ верить. Кстати, раньше я иногда завидовала верующим, потому что у них есть вечность…
После возвращения домой девушка продолжила интересоваться религией: читала специальную литературу и даже пробовала писать иконы. Узнав об Иисусовой молитве, студентка стала читать ее во время занятий, и тогда даже обычные учебные рисунки, по ее мнению, выходили красивыми, как никогда. Один из преподавателей даже сказал, что работы "светятся". Вместе с сестрами милосердия она начала ходить в детский интернат. Тот период своей жизни монахиня Марфа вспоминает как особенно счастливый. Неудивительно, что по окончании Академии искусств она оказалась в монастырской иконописной мастерской.
- Мне так понравилось там: сестрички читают молитвы, все такие вдохновленные. Это казалось совершенным "космосом", меня не покидало ощущение полета. Сомнений не было никаких, я была уверена, что на своем месте.
Всего три года разделили жизнь нашей героини на "до" и "после". В 1998 она начала ходить в храм, а в 2001-м она уже была в монастыре.
- Если говорить о моем решении, то, собственно, я его не принимала, а просто искала Божьей воли…
Монахиня Надежда, 25 лет. "В монастыре я почувствовала облако благодати"
Судьбу монахини Надежды также решил случай (или сам Господь, как здесь часто говорят). Девушка приехала в Минск поступать в институт, а в итоге поступила… в монастырь. Во время экзаменов она снимала комнату с одной из сестер милосердия. Та привезла ее в монастырь - посмотреть, оглядеться.
- Я почувствовала другую атмосферу, "облако благодати", если можно так выразиться. Было ощущение, что ты окунулся в другой мир - в мир любви и понимания.
Поступить в институт у девушки не получилось, пришлось перенести планы на следующий год. А скоротать время она решила опять же в монастыре: потрудиться и, так сказать, набраться "монастырского духа". Две недели, по словам сестры Надежды, прошли незаметно. Но по возвращении домой она не почувствовала облегчения. В душе была сильная пустота.
Зато родители юной девушки были в шоке. Их можно понять: сестра Надежда стала монахиней, по сути, сразу после школы! Не познав и не почувствовав вкуса жизни.
- Так происходит опять же из-за стереотипов, якобы в монастыре чуть ли не "заживо хоронят". Но проходит время, и родные принимают наши решения, начинают сами причащаться, исповедоваться. Не зря говорят, что когда кто-то уходит в монастырь, у его семьи появляется ангел-хранитель, он заботится о родных, оберегает их.
Испытательный срок: из трудниц в монахини
Сестру Надежду постригли в монахини почти сразу после того, как она пришла в монастырь. Но это, скорее, исключение, чем правило. Обычно перед тем как надеть облачение, женщины проходят длинный путь. Почти как "испытательный срок" на работе. Выделяют несколько этапов духовного роста. "
Трудницы" приходят в монастырь, чтобы поработать, присмотреться и понять, правильный ли они сделали выбор. Они участвуют в богослужениях, послушаниях, но в любой момент могут уйти. Следующий этап - это послушничество, что означает готовность сестры "отречься от своих желаний". Принимая постриг в инокини, женщины обещают навсегда посвятить себя Богу. Их можно сравнить с невестами: уже помолвлены, но еще не стали женами. Монашеский постриг - это наивысшая ступенька. Его принимают далеко не все сестры. Из 100 насельниц Свято-Елисаветинской обители только половина - монахини. На них ложится огромная ответственность: чего стоят только монашеские обеты! "Нестяжание" (запрет иметь личные деньги), "целомудрие" и "послушание" (в данном случае имеется в виду не работа, а умение слушаться) - вот главные правила, по которым живут монахини.
- Внешне может казаться, что ты чего-то себя лишаешь, но это неправильно. Чем больше ты стараешься ради Христа, тем больше ты получаешь внутренней свободы. Здесь не нужно думать, как сделать то, а как - это… Все решают за тебя. В этом смысле так гораздо легче жить.
В монастыре я почувствовала всю полноту жизни и гармонию. Когда выезжаешь отсюда в город, все кажется каким-то пустым и безжизненным. В монастыре - настоящая жизнь, здесь люди начинают по-настоящему раскрываться, в том числе через послушание.
Выслушав исключительно восторженные отзывы о жизни в монастыре, нам стало интересно: а бывают ли случаи, когда сестры меняют свое решение уже на последнем этапе - после пострига в монахини? Оказывается, да. Здесь говорят, что более страшного греха нельзя себе представить.
Монахиня Афанасия, благочинная монастыря:
- У нас была монахиня, которая ушла из монастыря в мир. Потом, видимо, раскаялась и снова вернулась к Богу, правда, уже в другую обитель. Спустя время она опять присоединилась к нам. Произошел какой-то внутренний процесс. И хотя это большой грех, Бог всех прощает.
Как и вчера, в 6:00 к нам зашел человек-будильник. Зашел, разбудил, ушел. На этот раз проснулся очень тяжело. Спал плохо.
Вышел на улицу. Тепло. Ветра нет. Слышится щебетание птиц и «утренняя зорька» петуха с фермы. Пошел в храм искать игумена. У иконной лавки суетится Валерий, от него узнал о том, что настоятель еще в городе и будет где-то после обеда. Глянул расписание – мне на весь день нужно помогать на ферме. Немного огорчился, ибо в планах было заняться своими делами.
Зашел в храм. Как обычно темно. Несколько монахов в своих черных одеяниях сидят на стульях в ожидании начала службы. Вот и капитан подоспел. Встал в дальний угол, достал из кармана четки, теребит их и что-то бормочет под нос.
Служба началась по расписанию, в 6:30 по храму полилось все то же монотонное пение. На службе до конца решил не оставаться. В 7:10 решил уйти, чтобы отснять приготовление к завтраку.
В трапезной сегодня дежурит Андрей.
Трудник Виталий в помощниках. Сделал немного кадров.
Общие кадры "кухни".
Решил попытать счастье на службе, быть может там смогу что-то еще отснять. Вошел в храм как раз в то время, когда капитан читал вслух. Сделал пару кадров. Сел на скамейку. Жду окончания службы.
На ферме решил поработать максимум час, а потом нарушить свое послушание и заняться своей работой.
В 7:40 мой желудок дал оповещение в виде громкого «бу-бу-бу». Пора уже бы и завтракать. Вскоре желудочное бурчание слилось с бурчанием молитв.
Служба окончена. Поспешил на завтрак. На часах 8:30.
Завтра утром домой. Планирую на утреннем пароме. Очень хочется успеть запечатлеть город при первых лучах солнца. Все еще нет игумена. А если он и сегодня не вернется?! Что тогда?! Мне он очень нужен, нужно его благословление на то, чтобы я мог отснять кельи монахов, посетить просфорною, по возможности алтарь, ну и сделать с ним несколько кадров. А пока пойду на ферму выполнять свое поручение.
По пути снова завибрировал телефон. Появилась связь! На радостях отправил несколько СМС, позвонил и ответил на пару писем.
На ферме меня встретил Андрей. Сказал снова мести двор.
Попутно помог Василию отнести тяжеленный бидон с молоком к привратницкой. Вернулся к своей работе. В стороне Андрей месит варево для скота.
Кто-то возится с коровами. Завтра приедет журналист, будет брать интервью у настоятеля монастыря. Ну и вместе мы уже обратно в город уедем. Практически треть фермы уже вымел. Пора приступать и к своей прямой работе – сбору материала.
Первым делом направился к самому разговорчивому обитателю монастыря – отцу Валерию. Он читал в иконной лавке книгу. Охотно согласился дать комментарий. Отец Валерий послушник при храме. В монастыре проживает около года, выполняет обязанности церковного лавочника. Послушнику Валерию - 51 год. Никогда в жизни не брал интервью у людей, поэтому задал только те вопросы, которые интересует конкретно меня. Я долго не мог понять, почему люди бросают свои жизни, оставляют удобное цивилизованное общество и идут в монастырь.
«Люди идут в монастырь по нескольким причинам. Самая лучшая и достойная причина – это конечно любовь к Богу. Нераздельное искание живого Бога и все свои силы, все свои усердия, все свои труды посвящать только ему одному. Отдать ему все свое сердце, чтобы оно находилось всегда в Господе. Есть и другая причина, эта причина - покаяние. Это человек, когда исчерпав все свои жизненные ресурсы, которые он имел в миру. Обессилел, растратил богатство свое душевное, те таланты, которые ему Господь вручил, он их расточил. Остался, как говорится, обнаженным, душа осталась обнаженной, душа осталась голодной, душа осталась несогретой. И тогда, придя в себя, человек кается и ищет такие пути покаяния, которые более этому покаянию содействовали и здесь наиболее санный, удобный, самое удобное место, самый удобный путь. Проходить именно путь покаяний, путь очищения, путь спасения» - ответил на мой вопрос Валерий – «Ну а для меня монастырь - это дом Божий, это дом Пресвятой Богородицы, это мое призвание.»
На том и закончили. Далее мне нужно было идти на пастбище, чтобы сделать несколько кадров пастуха с коровами. Идти недалеко, до местного кладбища. Выйдя за пределы монастыря, ощутил на себе некую свободу, даже дышать стало чуть легче. Дойдя до береговой линии, вдали увидел очертания туманного города. Владивосток. Ко всему прочему на телефоне появился 3G интернет. Я смог загрузить пару инстаграмок, ответить на все письма и сообщения в соцсетях.
С плеером в ушах, не спеша дошел через кладбище до пастбища. Обычный луг, на лугу лежат коровы, насчитал их около 10 голов.
Пастух в зеленом военном костюме. Из приёмника тихо играет духовная музыка. В роли пастуха сегодня выступил трудник Валерий.
Сделал несколько кадров. Позвонили с работы. Долгие переговоры привели к тому, что сам того не замечая, дошел до монастыря, позабыв взять у Валерия интервью.
Зайдя на территорию монастыря, заприметил, как отец Спиридон возится с грузовиком ЗИЛ. Он не был против того, чтобы я его фотографировал.
Сделал несколько хороших кадров, спросил о том, как это быть монахом, какие обязанности ложатся на его плечи, как распределяются послушания.
«Монашеский образ жизни – это отречение от мира. Это исполнение заповедей Божьих, но прежде всего – своих обетов, монашеских. Монашеский обет – это обет послушания, обед безбрачия, отречение от мира. От мира человек ушел, чтобы сродниться с Богом ему ничего не мешало. Работа в монастыре распределяется таким образом, чтобы у каждого было какое-нибудь свое послушание. Повар готовит на всех. На скотном дворе работают. Рухольный вещи принимает и распределяет, стирает, гладит, тоже на всех. Получается каждый выполняет свою работу, но вся эта работа каждого, она входит в общее послушание для организации молитвы и жизни в монастыре. Но прежде всего это спасение. Цель монашества это спасти молитвой себя и весь мир. И прежде всего спасение своей души. Как в пословице русской говорилось: «Спасайся сам, вокруг тебя спасутся тысячи». Жизнь по заповедям божьим в дали от мира. Цель монаха соединиться с богом в этом мире и будущем» – закончил свою мысль отец Спиридон тем, что сравнил монашескую жизнь с жизнью солдата. Тяжелый ежедневный труд для обеспечения жизни монастыря в целом.
Закончив с расспросами, решил залезть на крышу строящегося здания. Быть может, с него откроется неплохой вид на территорию монастыря. На стройке работают узбеки, снимать их не стал.
В этом здании планируется разместить гараж, подсобные помещения, трапезные, воскресную школу, кельи и т.д.
Привратницкая
Пасека
Монашеские кельи
После направился на ферму, нужно узнать о количестве скота на ферме. Заодно задал несколько вопросов.
Трудник Андрей. 26 лет. В монастыре полгода. Задал всего лишь один вопрос: «Какова цель прихода в монастырь?». Отвечал медленно и неуверенно, наверное, стеснялся. Не знаю. Ну а целью назвал поиск внутренних привычек, осознание жизни, более вооцерквиться, сравнить себя с людьми, прошедшими духовный путь, и на их фоне увидеть свои отличие от них. К монашеской жизни пока еще не готов, присматривается.
Нашу беседу прервал звон колокола – обед. Долгожданный обед. Так быстро я еще по территории храма не ходил. На обед сегодня овощной суп, рожки, грибы и салат. Чай или компот на выбор.
Молитва перед едой.
После обеда направился в келью расшифровывать все то, что удалось записать. Нужно дождаться настоятеля.
После завершения работы решил проверить наличие отца Питерима на пасеке. На этот раз мне повезло.
Монах занимался пчелами, подготавливай улей к кормлению пчел.
Заодно спросил у него о строительстве нового здания на территории монастыря. По словам Питерима, игумен планирует разместить там воскресную школу, трапезные, автогараж, склад, а также несколько келий для монахов.
Далее речь пошла о самой пасеке. На данный момент в хозяйстве насчитывается 44 улея.
Попросили меня помочь. Одели в белый халат, на голову нацепили специальную панамку с сеткой. Работа была простой, нужно было просто отделять части от улея и складывать их на землю. Делать это нужно было очень аккуратно, т.к. пчелы очень не любят звук стука. Обошлось без жертв.
Далее отправился помогать приготавливать сироп для пчел. В бидон наливается два ведра воды, затем все засыпается сахаром, в пропорции 2 к 1 (2 кг сахара на 1 л воды).
После этого очень тщательно все перемешиваем. Образуется обычный сахарный сироп, немного густой. Пчелы любят сладости. Затем сироп наливается в чайник и подается в кормушку. Вот и все.
Последнее задание было совсем простое, помочь вынести фанеру с воском. Владимир подготавливает его для изготовления свечей.
Все, время бежать на службу. Затем долгожданный ужин. Сильно хочется кушать. Сама служба затянулась на 30 минут. Отсюда и поздний ужин. После того как поели, традиционные правила. После правил удалось договориться с настоятелем насчет завтрашнего интервью, заодно сообщил о моем завтрашнем уезде. К сожалению, келью отснять мне не разрешили. Сказали, что у меня и так много того, что простой мирянин не увидит. Теперь свободное время и как обычно отбой.
Сделал несколько кадров библиотеки.
Завтра ровно в 6 утра подъем, к 9 нужно топать на паром встречать журналиста. Полтора часа где-то побыть, подождать окончания службы для того, чтобы взять интервью у настоятеля. И все… Можно будет со всеми прощаться и отправляться на материк. Первым делом зайду в редакцию, затем в бар, позже нужно заплатить штраф за кредит, оплатить другой кредит… В общем, заняться обычными мирскими делами… Снова окунуться в мир суеты, проблем, городского трафика… Но это мой мир, моя стихия. Мне комфортно жить в этой городской суете. Хотя и в монастыре не так уж и плохо. Нет никаких проблем. Есть послушание, ты его выполняешь. Все строго по времени. Свободного времени практически нет, работа найдется всегда. Это мне сделали небольшую поблажку, т.к. визит у меня был рабочий.
Ладно, на этом описание третьего дня заканчиваю. Завтра новый день. Новые впечатления. Завтра домой.
