Ангина

И смех, и грех. Является ли смех грехом

Почему во время молитвы хочется плакать (или наоборот, смеяться)?

Чтение молитвы (монотонного словосочетания) приводит к временному отключению сознания (аналогично медитации или гипнозу) и тогда вместо мыслей остаются лишь эмоции, направленные на идею молитвы. Искренность молитвы определяет силу эмоциональной реакции. Раскаяние также снимает броню домыслов и освобождает от влияния самолюбия.

Слезы или смех - это защитный механизм организма, который (в данном случае) лишился защиты ума (сознания). Это реакции радости освобождения и грусти заблуждения; тоски одиночества при единстве с окружающим.

Если вам хочется плакать или смеяться, то у вас нервная система на пределе и вы заводитесь с пол-оборота, как говорится.Называется невротическим состоянием.

Человек в это время на грани невроза.

Я испытала это состояние на себе и знаю о чм говорю.

У меня было очень тяжлое время, жила на грани жизни и смерти каждый день. Потом все опасности миновали и преодолела все трудности, но, когда хотелось сказать что-то душевное, то навртывались слзы на глаза.

Понимала, что это нервы не в порядке. Больше стала спать, не переутомляться и вс прошло.

У вас, просто, еще достаточно слабый дух. При молитве повышаются вибрации, и когда они дают резонанс с тем к чему вы привыкли т.е. более низкими вибрациями получаются слезы. Душа начинает очищаться. Если долго и каждый день практиковать молитву, то, со временем, плакать не будет хотеться, но начнет наступать состояние очень похожее на то, что называют трансом. Позднее, во время молитвы может приходить творческое вдохновение. Или вдруг могут начать приходить ответы и решения, которые вы упорно искали, но не могли найти. Потом может случиться так, что вы сами начнете чувствовать энергии и вибрации, исходящие от всего живого. Позже, вы даже можете начать видеть и чувствовать духовный мир. Слезы - это индикатор того, что ваша душа соприкоснулась с Божественным.

Во время молитвы ваша душа устремлена к богу. Наверное, потому и слезы, что плачет-то душа. А вот почему она плачет, может быть вызвано разными причинами: это могут быть слезы радости, слезы покаяния, умиления и чего-то еще, что одному только богу и известно. Примерно так.

Значит, искренне, с умилением молитесь. Тогда хорошо, что плакать хочется.

Мне сейчас тоже плакать хочется и я плачу...

А, если смеяться хочется в то время, когда молитесь, это искушение, так враг нападает, чтобы молитва была не благоговейной.

Чаще во время молитвы человеку именно хочется плакать,потому что таким образом откликается его душа на данные вибрации молитвы.И молитва является самой сильной реакцией нашей души на слова ее.

Молитва это не просто слова,в каждой молитве заложен ее сакральный смысл,который что то значит.

А чтобы смеяться во время молитвы-это конечно нонсенс,и является не совсем адекватным состоянием.Ведь слова молитвы нужно повторять не машинально,а понимать о чем там речь и смысл данных слов,обычно это действительно является разрядкой для души человека.А разрядка,это отпускание и успокоение,и оттуда могут быть и слезы.

Я конечно не священник, поэтому не смогу сказать красиво...

Но, моя бабушка по этому поводу говорила, а она была очень мудрая женщина, что если человек плачет во время молитвы - значит его молитва искренна и он открывает душу, а душа его чиста, а когда слзы льются сами собой перед какой-то иконой, особенно Божей Матери - значит его молитву услышали. Со слезами мы получаем очищение.

А вот, если человеку хочется смеяться во время молитвы или службы - значит за его душу борятся бесы или помыслы не чисты.

Прп. Иоанн Синайский в своей знаменитой "Лествице" говорит о смехе 18 раз.

Больше всего о смехе говориться в слове, посвященному покаянному радостотворному плачу. Кроме покаянного контекста, смех также рассматривается в связи со страстями многословия, лжи, чревоугодия, окамененного нечувствия, ленности, тщеславия, блуда.

Покаянный плач пред Богом о своих грехах – это добродетель, очищающая, обновляющая, исцеляющая, просвещающая человека, приводящая его к блаженной духовной радости о Христе.

Смех и смехотворство – грехи, противоположные смирению, покаянному плачу и духовной радости, ведущие человека к самооправданию, забвению своих грехов, осуждению ближних, безрасудству, блуду и вечной погибели.

Лествичник четко различает и противопоставляет благодатный добродетельный спасительный духовный смех (радость) и безблагодатный, греховный, гибельный, плотской смех.

Цитаты:

Где был у них (пребывающих в подвиге покаяння – Т.Б.) какой-либо вид смеха ? Где празднословие? где раздражительность, или гнев? Они даже не знали, существует ли гнев у людей, потому что плач совершенно угасил в них всякую гневливость(Слово О попечительном и действительном покаянии и также о житии святых осужденников, и о темнице) .

Достигши плача, всею силою храни его; ибо прежде совершенного усвоения, он весьма легко теряется; и как воск тает от огня, так и он легко истребляется от молвы, попечений телесных и наслаждения, в особенности же от многословия и смехотворства .

Если ничто так не согласно со смиренномудрием, как плач; то без сомнения ничто столько не противится ему, как смех .

Кто пребывает во всегдашнем плаче по Богу, тот не перестает ежедневно (духовно) праздновать; а кто всегда празднует телесно, того ожидает вечный плач. Нет радости для осужденных в темнице, нет праздника на земле и для истинных монахов. Посему-то сладко плачущий пророк и говорит со стенанием: изведи из темницы душу мою (Пс. 141:8) в радость неизреченного Твоего света. Будь как царь в сердце твоем, сидя на высоком престоле смирения, и повелевай смеху : иди, и идет ; и плачу сладкому: прииди и приходит ; и телу, сему рабу и мучителю нашему: сотвори сие и сотворит, (Мф. 8:9). Кто облекся в блаженный, благодатный плач, как в брачную одежду, тот познал духовный смех души (т.е. радость).

Бог не требует, братия, и не желает, чтобы человек плакал от болезни сердца, но чтобы от любви к нему радовался душевным смехом . Отыми грех, и излишни будут болезненные слезы чувственным очам; ибо когда нет раны, то не нужен и пластырь. У Адама прежде преступления не было слез, как не будет их и по воскресении, когда грех упразднится; ибо тогда отбежит болезнь, печаль и воздыхание (Ис. 35:10).

Если будем наблюдать, то найдем, что бесы часто горько над нами насмехаются . Ибо когда мы насытились, они возбуждают в нас умиление; когда же постимся, ожесточают нас, чтобы мы, прельстившись ложными слезами, предались наслаждению - матери страстей. Но им не должно покоряться, а делать противное (Слово О радостотворном плаче ).

Многоглаголание есть седалище, на котором тщеславие любит являться и торжественно себя выставлять. Многоглаголание есть признак неразумия, дверь злословия, руководитель к смехотворству , слуга лжи, истребление сердечного умиления, призывание уныния, предтеча сна, расточение внимания, истребление сердечного хранения, охлаждение святой теплоты, помрачение молитвы(Слово О многоглаголании и молчании) .

Железо и камень, соударяясь, производят огонь: многословие же и смехотворство порождают ложь.

Видал я людей, которые величались ложью и празднословием, и остротами своими, возбуждая смех , истребляли в слушавших плач и сокрушение духа.

Когда бесы увидят, что мы в самом начале стараемся отойти от слушания смехотворных речей вредного рассказчика, как от губительной заразы; тогда покушаются обольстить нас двоякими помыслами: „не опечаливай”, внушают они нам, „повествователя”; или „не выставляй себя человеком более боголюбивым, нежели прочие”. Отскочи скоро, не медли; а если не так, то во время молитвы твоей вообразятся помышления о предметах смешных . И не только бегай таких бесед и лукавых собраний, но и разоряй их благочестно, предлагая на среду воспоминание о смерти и последнем суде; ибо лучше тебе окропиться, в сем случае, малым тщеславием, только бы сделаться виновником общей пользы(Слово О лжи) .

Дщери мои (объядения – Т.Б.) суть: леность, многословие, дерзость, смехотворство , кощунство, прекословие, жестоковыйность, непослушание, бесчувственность, пленение ума, самохвальство, наглость, любовь к миру, за которою следует оскверненная молитва, парение помыслов и нечаянные и внезапные злоключения; а за ними следует отчаяние, - самая лютая из всех страстей(Слово О любезном для всех и лукавом владыке, чреве) .

(Нечувствие – Т.Б.) Осуждает смех , и учит о плаче, смеясь … Я матерь смеха (Слово О нечувствии, т.е. об омертвении души, и о смерти ума, предваряющей смерть тела) .

Некоторые же (бесы – Т.Б.) возбуждают в нас во время молитвы смех , чтобы чрез сие подвигнуть Бога к негодованию на нас(Слово О сне, о молитве и псалмопении в соборе братий) .

Не ленись в самую полночь приходить в те места, где ты боишься быть. Если же ты хоть немного уступишь сей младенчественной и смеха достойной страсти (боязливости – Т.Б.) то она состареется с тобою(Слово О малодушной боязливости, или страховании) .

Безвременный смех , например, иногда рождается от беса блуда; а иногда от тщеславия, когда человек сам себя внутренне бесстыдно хвалит; иногда же смех рождается и от наслаждения (пищею) (Слово О рассуждении помыслов и страстей, и добродетелей. О благорассмотрительном рассуждении).

Сегодня шутки «про религию» у нас в стране - своеобразный тренд. Кажется, шутить на церковные темы становится модно. Добрая половина интернет-новостей о Церкви преподносится в формате шутки. То же происходит и за пределами социальных сетей - в СМИ и даже в повседневных разговорах. Но можно ли относиться с юмором к православию? Почему на телевидении так часто высмеивают представителей РПЦ? Может, стоит законодательно запретить шутки на религиозные темы в такой стране, как Россия?..

«Проба души»

Чем больше в последнее время я слышу шуток на религиозную тему, тем больше задумываюсь, что со всеми нами что-то не так. Вот типичная последовательность записей в моей новостной ленте в социальной сети Facebook: первый френд на полном серьезе распространяет очередное открытое письмо в защиту традиционных ценностей, второй (напротив, пытаясь каламбурить) предлагает «оттаскать за бороду» его авторов… Один ставит лайк на высказывания известного священника, другой размещает у себя на странице карикатуру на того же батюшку. Один цитирует святых отцов, другой - анекдоты про «жирных попов». То, что одни люди произносят абсолютно серьезно, другие тут же поднимают на смех. То, что находят смешным одни, другие считают совершенной пошлостью.

Я пытаюсь понять, почему мои друзья так по-разному смеются. Очевидно, что не только по части «религиозных шуток», но и по части юмора вообще у нас в обществе наблюдается фундаментальный раскол. Кажется, мы все по-разному ощущаем самые простые, базовые вещи. Что такое хорошо - что такое плохо. Что такое красота - что такое пошлость. Дело не в конкретных словесных определениях, дело в отношении к жизни, которое и передается в юморе.

«Смех есть самая верная проба души», - говорит Подросток у Достоевского. «Смехом, - поясняет он, - иной человек себя совсем выдает, и вы вдруг узнаете всю его подноготную. Даже бесспорно умный смех бывает иногда отвратителен. Смех требует прежде всего искренности». И в самом деле, наблюдая то, как и над чем человек смеется, мы понимаем, свой он нам или чужой. Именно через возможность вместе посмеяться мы способны ощутить свою подлинную общность с другими людьми.

Для людей религиозных эта «проба души» предстает в особенном свете. Вот этот - вроде и не православный, а ведь «наш человек»! Потому что мы с ним друг друга понимаем на невербальном уровне. Можем поспорить об экуменизме и результатах Второго Ватиканского собора, но можем вместе и чаю попить, и посмеяться от души. А вот тот вроде и православный, но ведь все равно изнутри чувствуется: какой-то «не наш» он. Душно как-то с ним рядом. То ли масло на хлеб не так намазывает, то ли темы его совсем другие интересуют… А, может, просто у нас с ним разное чувство юмора?

Да, конечно, все верные суть «одно во Христе Иисусе» (Гал. 3, 28). Только легко ли принять это не умом, а сердцем? В свете различного отношения к юмору этот вопрос встает особенно остро. Так называемая «холодная весна 2012 года» (как назвал период, начавшийся февральским скандалом о кощунстве в храме Христа Спасителя, протодиакон Андрей Кураев) лишь вынесла на поверхность вопросы, которые давно рвались наружу: где предельные границы смеха? Над чем может и над чем не может смеяться христианин? Сочетаются ли юмор и церковность?

Православие или смех?

«О том, хороша ли данная религия, надо судить по тому, дозволяет ли она шутки на религиозные темы» (“It is the test of a good religion whether you can joke about it”), - говорил Гилберт Кит Честертон. Как соотнести эти слова с современным российским православием? Статус юмора в православной культуре - очень специфичес-кий. Не то чтобы юмор формально запрещен верующим, но относятся к нему в восточно-христианской традиции явно подозрительно. Весьма вероятно, что здесь имеет место влияние античной философии на восточное богословие в целом, а именно - принятие аристотелевского понимания юмора как поверхностного явления по отношению к серьезности («Шутка есть ослабление напряжения, поскольку она есть отдых»). Святой Антоний Великий объяснял эту мысль через образ лука: «Тетива лука не может быть всегда натянута - постоянного напряжения древо не выдержит. Иногда тетиву должно и припустить». Иными словами, смех для христианина - это лишь необходимая временная передышка в каждодневной борьбе со страстями.

В средневековой Руси на уровне массового сознания закрепилось еще более радикальное представление, а именно: смех в принципе непозволителен христианину. История вековой борьбы Русской Церкви со скоморошеством это подтверждает. Исследователь «народного православия» А. А. Панченко отмечает, что для русских средневековых книжников было характерно буквальное толкование слов из Евангелия от Луки: «Горе вам, смеющиеся ныне, ибо восплачете и возрыдаете» (Лк. 6, 25). Вследствие этого в допетровскую эпоху за смех, колядование, пиры с плясками клирики налагали на прихожан епитимьи различной тяжести: «Аще кто возглаголет сам, хотя смеху людем, да поклонится той дни 300»; «Посмеявшийся до слез, пост 3 дни, сухо ясти, поклон 25 на день…»

Слово «шут» в древнерусской литературе нередко выступает синонимом слова «бес», отсюда и само понятие «шутки» в средневековой Руси оказывалось связанным с бесовщиной. Противопоставление христианства и смеха закрепилось и на уровне русского фольклора (типичные народные пословицы: «И смех, и грех», «Где грех, там и смех»).
Яркое проявление конфликта между юмором и русской православной культурой - личность Н. В. Гоголя. Неслучайно душевную болезнь и смерть писателя порой связывают с тем, что слишком сложно сов-мещать в себе комика и мистика. Ближайший к нам по времени пример похожего внутреннего конфликта - священник-артист Иоанн Охлобыстин, вынужденный делать выбор между служением в алтаре и игрой в комедийном сериале…

«Будем людьми!»

И все же, «нe говорите мне о монахах, которые никогда не смеются. Это смешно…» Этот эпиграф к сборнику житий католических святых («Отцы-пустынники смеются») в принципе может быть отнесен ко всему христианству XX века.

Удивительно, что самыми веселыми христианами в Православной Церкви эпохи гонений оказываются как раз те, кого литература и фольклор предшествующих веков рисуют самыми мрачными - монахи. Многие величайшие исповедники веры XX века известны также как большие юмористы - это и святитель патриарх Тихон (Белавин), и святитель Иоанн Шанхайский и Сан-Францисский (Максимович). Полны шуток и забавных историй проповеди митрополита Сурожского Антония (Блума). Эти люди решительно ломают стереотипный образ православия как религии суровых ханжей.

Быть может, столь решительно сместить акценты в отношении к юмору заставил нашу Церковь страшный XX век. Такая «смена градуса» характерна для всего мирового православия, испытавшего беспрецедентные в истории человечества гонения. Среди верующих советских «катакомб» была распространена характерная инверсия старинной пословицы: «Раньше были сосуды золотые, а попы деревянные, - а теперь сосуды деревянные, а попы - золотые». Когда за исповедание веры вновь стали гнать и убивать, место легендарного «попа-толоконного лба» занял настоящий пастырь добрый - священник, открытый к людям, проникновенный и к тому же веселый.

Примером того, как даже перед лицом смертельной опасности можно сохранять чувство юмора, является и легендарный патриарх Сербский Павел (Гойко). Человек маленького роста, который почти всегда ходил пешком и был знаменит на всю Сербию своими стоптанными башмаками, за простоту и веселый нрав снискал поистине народную любовь. Несмотря на предельно аскетичный образ жизни, патриарх постоянно шутил. «Будем людьми!» - эти слова патриарха Павла известны во всем мире как символ православия «с человеческим лицом».

Смех сам по себе не является грехом, он может даже быть защитой от греха, если это добрый смех, - вот смысл подлинно христианского отношения к юмору, воплощенного святыми и подвижниками XX века. «Добрым смехом можно бесшумно развеять скопившиеся тучи злобной спорливости, ненависти, даже убийства», - говорил святитель Иоанн (Максимович). И все же, «есть два смеха: светлый и темный, - отмечал он. - Их сейчас же можно различить по улыбке, по глазам смеющегося. В себе его можно различить по сопровождающему духу: если нет легкой радости, тонкого, мягчащего сердце веяния, то смех несветлый. Если же в груди жестко и сухо и улыбка кривится, то смех - грязный».

Община - или корпорация?

Почему же тогда в современном православном сообществе так много обид и непонимания вызывает чей-то смех? Возможно - потому, что оно слишком неоднородно. На одном полюсе - благочестивые бабушки, с предельной серьезностью отгоняющие «захожан» от ковра («Это только для батюшки!»), а на другом - неблагочестивые интеллигенты, сочиняющие про бабулек анекдоты. Как и до революции, в современной Церкви имеют место различные субкультуры: белого духовенства, семинаристов, монашествующих, клирошан, мирян-церковнослужителей, представителей «политического православия»…

У каждой из указанных групп - своя корпоративная культура, свои специфические шутки. У приходских священников - про «недалеких прихожан», ошибки диаконов‑практикантов, про матушек. У бурсаков - про трудности семинарского быта, великий и могучий церковнославянский и изгибы схоластического богословия. У иноков и послушников - про типично монашеские искушения, встречи с ангельскими и бесовскими силами и суровых настоятелей.

Еще есть весьма размытая, но многочисленная группа молодых мирян-катехуменов (то есть неофитов, проходящих катехизацию). Они выступают коллекционерами церковного юмора, впитывая, как губка, все доступные им капли юмора и семинарского, и монашеского, и церковно-бюрократического… Именно этой категорией создано большинство тем и групп, посвященных «православному юмору» в популярных соцсетях и на форумах. Большая часть таких шуток - о том, как сложна и непостижима разуму православная субкультура. Здесь «более продвинутые» православные смеются над «менее продвинутыми». Например, известный сюжет про ананасы. Приходит в храм пожилая женщина с большой сумкой: «Где тут у вас ананасы раздают?». Свечницы в растерянности. Оказывается, когда во время крестного хода батюшка кропил прихожан освященной водой, бабушки, на которых водичка не попала, кричали: «А на нас?! А на нас?!»… Квинтэссенция шуток «про невежество» - «отложим по печению». Это когда во время пения Херувимской - «Всякое ныне житейское отложим попечение!» - кто-нибудь обязательно начинает шуршать пакетами и выкладывать на стол крекеры и кексы.

Другой источник церковных анекдотов - территориально-приходское разделение РПЦ. Современная Русская Церковь - как медовые соты. Церковь одна, но и «перегородки» между «ячейками» явно бросаются в глаза. Каждая по-настоящему живая приходская община по сути является обособленным миром, со своими шутками и особым приходским сленгом. «Либералы» и «сталинисты», «хоругвеносцы» и «меневцы»… Быть может, их неостроумное неприятие друг друга и создает у нецерковной публики образ православного как человека, напрочь лишенного чувства юмора?

Со стороны

«Жизнь без юмора - опасна». Эти слова патриарха Кирилла в 2010 году во время визита в Одессу растиражировали все информагентства. Слова Святейшего о том, что «большинство плохих людей лишены чувства юмора» и о том, что юмор «понижает градус человеческого конфликта, помогает разрядить обстановку», были встречены бурными аплодисментами.

Вероятно, патриарх потому и попал в топ новостных лент, что - с точки зрения журналистов - сказал нечто нетипичное. К сожалению, для массового сознания церковники по-прежнему - суровые мрачные люди, не только сами не обладающие чувством юмора, но и готовые отправить на суд инквизиции тех, у кого оно имеется. СМИ активно работают на этот стереотип, фабрикуя заголовки вроде «Православие и юмор несовместимы», тиражируя новости о том, как в очередной раз представители Церкви раскритиковали то или иное юмористическое шоу.

При этом современным медиа не все священники одинаково интересны. Только тот представитель Церкви наверняка может попасть на экран, кто вольно или невольно сыграл роль Репетилова, эдакого комичного резонера, который, едва появившись на сцене, с грохотом падает («Тьфу, оплошал!»)… Являясь в кадре или на газетной полосе, такой священник ну просто обязан сказать или сделать нечто нелепое, несуразное, «смешное». Нечто из области абсурда, лишающее глубины и серьезности любое произносимое им слово. Так, чтобы зритель или читатель наверняка подумал: бедный малый, что только церковное мракобесие с людьми делает! Ярким примером такого излюбленного средствами массовой информации священника является протоиерей Всеволод Чаплин. Он единственный, кто не просто снабжает прессу материалом для анекдотов, но еще и превращает процесс общения священника с журналистом в ролевую игру. В отличие от всех прочих известных церковных спикеров, отец Всеволод будто намеренно метит в заголовки таблоидов. Иными словами, говорит нарочно так, чтобы быть опубликованным. Например, фразу отца Всеволода о том, что «хорошо бы и общероссийский дресс-код придумать, на стрип-бары и публичные дома, так уж и быть, можно его не распространять», не пропустило ни одно крупное СМИ. Не будь броского слова «дресс-код» и упоминания злачных мест - вряд ли призывы священнослужителя к приличиям в одежде заинтересовали бы кого-то из журналистов.

Похожим образом попытался «сыграть» со СМИ священник-артист Иоанн Охлобыстин, объявивший о своем желании баллотироваться на президентских выборах. Впрочем, у отца Иоанна шутки не получилось: в медиа очень быстро просочилась информация о том, что батюшка не фрик и не сумасшедший, а просто хочет создать вокруг себя информационный повод и реализовать нераспроданные билеты на собственное шоу в Лужниках. Разглядев в священнике обыкновенного шоумена и коммерсанта, пресса быстро потеряла к нему интерес и вычеркнула из списка «медиастарцев». Наверное, «такой» отец Иоанн показался ей недостаточно смешон?

В церковной среде нередко звучит негодование - у нас же столько духовных наставников, богословов, писателей, есть кому сказать о православии всерьез… Так почему же на авансцене одни «шутники»?!.. Быть может, тут стоит задуматься не столько о позиции священноначалия и «распределении ролей» в церковном аппарате - сколько о природе современного телевидения и СМИ в целом. Почему-то издатели/продюсеры/главные редакторы единогласно решили, что современному россиянину не интересен «обычный приходской поп». Не интересен священник, который возится с «социальными сиротами», водит их в музеи и походы, не интересны церковные миссии милосердия, которые в Крымске трудились бок о бок с волонтерами, ликвидируя последствия наводнения. Видимо, привычно предполагается, что нашим людям интересен только «петросян» - хоть от политики, хоть от искусства, хоть от религии.

«Безбожники у станка»

Можно ли защитить верующих от насмешек? Не стоит ли законодательно запретить шутить на церковные темы? В последнее время эти вопросы звучат все чаще.

Запад (для кого - прогрессивный, для кого - загнивающий) уже проходил эту тему. И с Index librorum prohibitorum, в который входили все «небогоугодные книги» (среди «запрещенных» к чтению католиками в разные годы были не только труды атеистов, но и труды верующих философов - Декарта, Канта, Беркли). И с запрещением трансляции антиклерикальных комедий по ТВ.

Одной из таких комедий был фильм «Житие Брайана» британской группы «Монти Пайтон». Это история молодого еврея, родившегося в то же время и в том же месте, что и Иисус Хрис-тос, и ошибочно принимаемого своими соотечественниками за Мессию. Прокат фильма, снятого в 1979 году, был полностью запрещен в Норвегии (1979–1980), Сингапуре и Ирландии (1979–1987). В ряде городов запрет на «Житие Брайана» был снят совсем недавно - например, в валлийском Аберистуите его сняли только в 2009 году. Церковные активисты Европы и Америки посвятили «Житию Брайана» не одну акцию протеста, обвиняя создателей картины в кощунстве.

Помню, как на первом курсе мы с приятелями, активно интересовавшиеся тогда всевозможным «умным кино», раздобыли кассету с этой редкостью. Помню, что местами было действительно смешно, местами странно. Но половину «шуток» Монти Пайтона мы смогли понять только после комментариев преподавателя истории. Основной осадок, оставшийся у меня после первого просмотра «Жития Брайана», сводился к следующему: сознание собственной серости… Потому что остроты авторов касались подробностей евангельской истории, истории Иудеи, а также ессеев, саддукеев, фарисеев; все это я представляла очень туманно. Кстати, именно этот фильм сподвиг меня почитать Евангелие и кое-какую литературу о раннем христианстве. Так что в моем случае воздействие антиклерикального фильма получилось вполне миссионерским.

Вообще, на мой взгляд, качество антиклерикального юмора, как бы мы к нему ни относились, - это ярчайший показатель религиозности общества. Характер популярных шуток на церковные темы свидетельствует о том, насколько велик авторитет религии в обществе, каков уровень религиозной культуры его граждан. В этой связи характерно, что ничего подобного «Житию Брайана» в современном российском кинематографе нет. Тем более нет у нас антиклерикальных комедий, подобных тем, которые снимали Бюнюэль и Феллини. Ведь для того, чтобы зритель их понимал, ему нужно знать евангельские притчи, разбираться в основах догматики, понимать термины типа «пресуществление» и «богочеловечество»… В противном случае происходящее на экране представляется просто бессмысленной белибердой.

Современный российский антиклерикализм в плане юмора не породил ничего, кроме пары сотен пошлых анекдотов и нескольких десятков примитивных картинок-демотиваторов, будто сделанных в одной и той же студии студентами-практикантами. Предметом смеха во всех этих шутках является строго ограниченный набор образов: священник с толстым животом; жадный священник; священник на «мерседесе»; глуповатая жена священника. Что характерно, православные миряне практически никогда не становятся объектом шуток. Видимо, антиклерикалы нас и в самом деле не замечают…

Современные православные апологеты часто говорят, что нынешние критики Церкви по уровню культуры приближаются к воинствующим атеистам времен Емельяна Ярославского. Рискну предположить, что дела у наших антиклерикалов гораздо хуже. В «Союзе воинствующих безбожников» имела место, как-никак, «идейная борьба с религией». Если обратиться к наследию советского атеизма 1920–1930‑х, можно заметить, насколько детально обличители религиозных предрассудков представляли себе церковную жизнь. Они ориентировались в церковном календаре, знали жития святых. Неслучайно для историков, культурологов номера «Безбожника» - бесценный источник знаний о церковной жизни в стране.

Квинтэссенция раннего советского «безбожия» - образ московского беспризорника Антипки, героя знаменитых карикатур Моора, «украшавших» почти каждый номер «Безбожника у станка». «Бог - есть, но мы его не признаем», - говорил Антипка. Но нынешние безбожники, кажется, не доросли и до Антипки. Что и неудивительно - ведь большинство из соратников Ярославского-Губельмана являлись «бывшими верующими». Они могли породить не только пошлые стишки и примитивные картинки. Они могли снять качественное по тем временам художественное кино - например, «Праздник святого Йоргена», комедия Якова Протазанова по сценарию Сигизмунда Кржижановского, собирала в начале 1930‑х годов полные кинотеатры по всей стране.

Во все века усиление позиций христианства в европейской культур сопровождалось углублением анти-христианской полемики, включая распространение антихристианского юмора. По мере того как христиане осуществляли «скрытый захват» Римской империи, появлялись «антихристианские» писатели-сатирики Лукиан, Цельс, Порфирий, Либаний… В Российской империи, где Церковь имела государственный статус, антиклерикальный юмор был представлен стихами Пушкина и «Очерками бурсы» Помяловского… Современные же враги «церковников» в России защищаются, кажется, не только двумя писателями - Владимиром Голышевым, Дмитрием Быковым, а все больше - хулиганскими выходками феминисток (что, впрочем, скорее политика, нежели юмор). Анекдоты «про попов» и вовсе нельзя считать оружием антиклерикальной пропаганды - в большинстве своем они банально не смешны, не говоря о неизвестной их авторам топорности смысла.

По существу современный антиклерикальный юмор напоминает так называемый «юмор висельника» (нем. Galgenhumor). Это юмор человека, находящегося в безвыходном положении. Человека, которому на самом деле ни капельки не смешно, который испытывает внутренний ужас перед лицом грядущей смерти, но пытается натужно шутить и показывать другим, что ему все нипочем.

Бессилие современных юмористов‑безбожников - это хорошо или плохо? С одной стороны, конечно, хорошо, что Православная Церковь сегодня, в отличие от первых веков и советского времени, не испытывает гонений. С другой стороны, всякому действию (как в природе, так и в обществе) обычно сопоставлено противодействие. И если противодействие столь жалко, встает вопрос: а было ли реальное действие? Смогло ли православие столь глубоко проникнуть в ткань общественной жизни, чтобы шутки про «церковников» стали по-настоящему острыми и глубокими? Как видно, нет.

Анастасия Коскелло

Иллюстрации: Ксения Наумова

Или нравственно нейтральный окрас.

Примеры греховного смеха встречаются в Книгах Писания Ветхого и Нового Заветов неоднократно. Как правило, там же указывается на причины, вызвавшие смех.

Так, смех Сарры во время посещения Авраама тремя Ангелами () был вызван недоверием Божьему обетованию о рождении у неё долгожданного наследника. Несмотря на то, что она имела для себя внутреннее «оправдание» (ведь она была не только бесплодна, но и стара), её смех вызвал укор со стороны Ангела и уязвление совести ().

Смех иудеев над поруганным и Распятым был связан с неверием , внутренней злобой, высокомерием, завистью, ненавистью ко Христу.

В повседневной общественной жизни смех нередко граничит с издевательством одних людей над другими, высмеиванием человеческих слабостей, недостатков. При этом смеющийся ставит себя выше того, над кем насмехается и кого унижает своими насмешками. Очень часто подобные издевательства подхватываются окружением. В наиболее острых проявлениях насмешки оборачиваются травлей, нередко приводят к трагедиям. Такого рода смех именуется бесчинством.

Библейским примером использования смеха (высмеивания) ради издевательства может служить Голиаф, поносивший еврейский народ, а затем - вышедшего против него Давида. Чем завершилась это противостояние, хорошо известно.

Достаточно часто смех бывает обусловлен стремлением к веселью.

По большому счёту веселье, как состояние особого психологического настроения, может быть вызвано и богоугодным расположением сердца, например радостью, связанной с христианским торжеством. Но бывает и по-другому, когда человек ищет веселья в праздности, греховных развлечениях и удовольствиях, что не только отвлекает его от благочестивых занятий, но и служит дурным примером для окружающих.

Можно ли утверждать, что смех плох как таковой?

Вопреки распространенному мнению, далеко не всегда смех оценивается негативно.

В ряде случаев смех может способствовать избавлению человека от гнетущего состояния: хандры, уныния, отчаяния.

Бывает, что смех побуждает человека к тому, чтобы взглянуть на себя со стороны. Именно с этой целью составлял свои басни Эзоп, обличая человеческие страсти и пороки.

Нельзя не отметить, что смех присущ даже безгрешным, невинным младенцам. Детский смех нередко символизирует радость. Более того, отсутствие смеха в жизни ребенка может служить показателем нездоровья, серьезным поводом обратиться к врачу.

В этой связи понимаем: «смеяться или не смеяться?» есть неверно поставленный вопрос. Как таковой, смех нельзя подвести под однозначную нравственную категорию. Что касается богословской оценки смеха, здесь многое зависит от конкретных условий и обстоятельств.

Старая Сарра, родив от столетнего Авраама сына Исаака, говорит: смех сделал мне Бог, кто не услышит обо мне, рассмеется» (). Здесь можно усмотреть самоиронию Сарры – «сделалась на старости лет посмешищем»; юмористическую самооценку необычной ситуации: «на смех поднимут, услышав, что старуха родила».

В Новом Завете, в послании св. апостола Павла к Ефесянам уже присутствует косвенный отказ от смеха: «Также сквернословие и пустословие и смехотворство не приличны вам, а напротив, благодарение» (). Верные «Первохристианских времен, то «малое стадо», к которому обращается апостол, выкуплены слишком дорогой ценой – крестной смертью Самого Господа, чтобы предаваться «смехотворству» в частности и развлечениям вообще. Осознание времени, в котором живут святые апостолы, – это энергичное, деятельное ожидание скорого Второго пришествия Спасителя, время эсхатологического ожидания конца истории, поэтому не должно расслабляться, отвлекаться на земное, на малозначительное – нужно спешить в Царство Небесное!

2.

Когда, позднее, эсхатологические ожидания притупились, отчасти остыли, а мир не пришел к концу, а напротив, распространился по всей вселенной торжеством христианской империи, всемирным торжеством христианства, тогда, в эти самые годы многие христиане покидают города, семьи, бросают карьеру и бегут в египетские и палестинские пустыни. Это начало монашества и аскетического делания. Искатели уединенного подвига бегут из мира, в котором слишком очевидно остыл жар спасения, притупилось чувство исключительности христианства, богообщения. Христистианское учение, разлившись по вселенной, тем самым срастворилось с миром, привнесло в себя обыденное, а вместе с тем, стало образом жизни, повседневностью, ослабело и притупилось, как непрестанное радостное чувство всего нового, принесенного в мир евангельской вестью. Искатели пустынножительства уходят из мира, по-новому заостряя противостояние греха и святости, земного царства и Царствия Небесного, богатства преходящего, тленного и неоскудевающего духовного сокровища. С этими противопоставлениями приходит и переосмысление феномена смеха. В наши задачи не входит рассматривать «историю смеха», она слишком для этого необъятна. Но мы можем попытаться остановить внимание на двух противостоящих категориях: «смеха как греха» («и смех и грех») и «духовного веселья». Это противопоставление прочувствовано и объяснено опытной духовной практикой монашеской аскетики и монашеской святости. «Святость» и «греховность», «Божье» и «бесовское» стали двумя крайними полюсами понимания смеха в восточном христианстве и в таком ключе были усвоены на Руси. В этой традиции мы живем и сейчас. По-русски, как отмечено , «односложное, отрывистое, фонетически весьма выразительное «смех» систематически рифмуется со столь же односложным и отрывистым «грех». Пословица говорит: «Где смех, там и грех» (варианты: «Мал смех, да велик грех»; «Навели на грех, да и покинули на смех»; «И смех наводит на грех»)». В русском Православии, по словам А.А. Панченко, «действовал запрет на смех и веселье. Это было буквальное толкование евангельской заповеди: «Горе вам, смеющиеся ныне, ибо восплачете и возрыдаете» (). Книжники средних веков ссылались на то, что в Писании Христос никогда не смеялся (это заметил еще Иоанн Златоуст, особенно почитавшийся на Руси). Не случайно за смех, колядование, за пир с пляской и т.п. налагались различной тяжести епитимьи: «Аще кто возглаголет сам, хотя смеху людем, да поклонится той дни 300». Собственно, поклоны налагались уже за то, что люди рассмеялись сказанной шутке, за балагурство. А те, кто рассмеялся, тоже подпадали под епитимью: «Посмеявшийся до слез, пост 3 дни, сухо ясти, поклон 25 на день…» «Смех до слез» прямо отождествлялся с бесовством. Народная фантазия рисовала как место, где грешники «воют в прискорбии», а их стоны перекрываются раскатами дьявольского хохота. Эта традиция «дьявольского хохота» отражена и в небольшом стихотворении А.С. Пушкина, названном «Подражание италиянскому», о Иуде, предателе Господа:

Как с древа сорвался предатель ученик,
Диавол прилетел, к лицу его приник,
Дхнул жизнь в него, взвился с своей добычей смрадной
И бросил труп живой в гортань геенны гладной…
Там бесы, радуясь и плеща, на рога
Прияли с хохотом всемирного врага
И шумно понесли к проклятому владыке,
И сатана, привстав, с веселием на лике
Лобзанием своим насквозь прожег уста,
В предательскую ночь лобзавшие Христа.

Дьявол часто описывается как «насмешник», что вовсе не значит, что он любитель розыгрыша и веселья. «Дьявольский хохот», или «веселие сатаны», – это фигуры речи, встречаемые как в поэзии, так и в писаниях подвижников, которые не означают, что силам зла присущи смех или юмор. Адский хохот – есть выражение крайнего исступления, в котором пребывают темные силы. В этом смысле – у них нет и не может быть нормальных реакций, а только одни крайности – предельная злоба, смертельная ненависть, безумный хохот и т.д. Все то, что свойственно человеку, – печаль или радость, скорбь или смех, ирония или юмор, – на крайних полюсах дьявольского антимира получают свое извращенное воплощение. В действиях одержимых, злодеев или безумцев мы порой можем наблюдать, во что воплощаются обычные свойства человеческой натуры. Смех если и присущ бесам, то не настоящий – ибо ничто, кроме зла (которое само есть – искажение, лукавство, кривизна – порча добра), им не свойственно, ничто, кроме ненависти. Не случайно более тысячи лет назад именно слово «лукавый» было выбрано при переводе молитвы «Отче наш» с греческого языка на славянский. Его корень – лук. Лук – это оружие, овощ. Лукой древнерусские книжники называли береговые изгибы, отсюда лукоморье – морской залив. Лука – изогнутая часть седла. Луковка – навершие храма. Что же общего у перечисленных вещей с сатаной? Ответ прост: искривленная форма. Кривизна – общий признак всего «лукавого». Именно поэтому в молитве «Отче наш» лукавым именуется диавол. По-гречески лукавый (ponhroj) значит «дурной, испорченный, худой, подлый, злой». Один из первых ангелов, светоносец (lucifer ), когда-то исказил себя, отпав от Бога, и с тех пор стремится в эту кривизну втянуть человека, а через него весь мир. Падший дух – лжец. Он искажает Божие творение, отображая его в кривом зеркале. Отсюда возможность недоброго смеха, издевательства и хулы. Предел его – смех над Богом.

Дьявола называют «обезьяной Бога», но это смеющаяся (или хохочущая) обезьяна. Дьявол смеется не потому, что ему радостно или весело, но смех его есть следствие его безумия, его богоотступничества, величайшего помрачения. Отпадший и тем самым отлученный от святости Бога, он являет Его ничтожную противоположность, «шиворот-навыворот». Что свято в Боге, то в дьяволе вывернуто на изнанку, поэтому характерно, что особенную роль в смеховых, карнавальных переодеваниях имели рогожа, мочало, солома, береста, лыко. Это были как бы «ложные материалы», излюбленные ряженными и скоморохами. Примечательно, как отмечено Д.С. Лихачевым, что при разоблачении на Руси еретиков «публично демонстрировалось, что еретики принадлежали к антимиру, к крошечному (адскому) миру, что они «ненастоящие»». Новгородский архиепископ Геннадий в 1490 году приказал посадить еретиков на лошадей лицом к хвосту в вывороченном платье, в берестяных шлемах с мочальными хвостами, в венцах из сена и соломы, с надписями: «Се сатанино воинство». Это было своего рода развенчание и раздевание еретиков – причисление их к изначальному, бесовскому миру. В этой же системе противопоставлений скоморохи именовались «причетниками» и даже «иереями смеха». Русская старинная пословица: «Бог создал попа, а бес – скомороха». В народном сознании древности скоморохи как бы «конкурируют» своим скоморошьим служением смеху с благочестивым служением священства. Как выразился один древний автор, люди «свадьбы творят и на браки призывают иереев со кресты, а скоморохов з дудами». В древнерусской повести «О некоем купце лихоимце» рассказывается о купце, который попал по смерти в ад. Его жена и дети печалились и плакали о его участи. Подмога явилась в лице скомороха, который велел сделать люлечку и спустить его на веревках в адскую пропасть. На дне он увидел гроб, а вокруг «вся бесовская лица». Бесы показали ему душу купца, «в лютее пламени жгому», открыв, что ее можно избавить от вечной муки, если вдова и сироты раздадут неправедно нажитое имущество церквам и нищей братии. Скоморох полюбопытствовал о своей загробной участи. «Они ему показаша храмину, исполнену великого зловония, и огнь палящий» – «се твое жилище есть». Далее в повести рассказывается, как скоморох провел бесов вокруг пальца, прибегнув к помощи благочестивого священника, к которому «припаде с молениями и слезами теплыми», моля его, да примет его с покаянием…

3.

Что же противоположно «бесовскому смеху», точнее, искаженным отражением какой духовной категории является «смехотворство»? Мы находим ответ на этот вопрос в словах святых отцов. Непотребный, недолжный, «глупый», по выражению Екклесиаста, смех является выражением безблагодатного веселья. Смех – это своего рода зеркало, в котором отражаются и преображаются все наши эмоции, как бы удваивая «пространство души», отмечает исследователь (Л. Карасев). Отсюда и многообразие оттенков смеха, которое не поддается исчерпывающему перечислению. Смех плюс гордость и смех плюс гнев дают нам новую гордость и новый гнев. А смирение плюс молитва, кротость и воздержание плюс веселие дают то неизреченное состояние благодати, которое позволяло прп. встречать всех приходящих словами «Радость моя».

«Бывает смирении по страху Божию, и бывает смирение из любви к Богу. Иной смирен по страху Божию, другой смирен по радости, а смиренного по радости сопровождают великая простота, сердце возрастающее и неудержимое», – говорит прп. . «Когда приблизится время воскреснуть в тебе духовному человеку, тогда возбуждается в тебе омертвение для всего, возгорается радость в душе твоей, не уподобляющейся тварям, и помыслы твои заключаются внутри тебя тою сладостью, какая в сердце твоем» (он же). Святой отец пишет о «источающемся из сердца удовольствии, увлекающем всецело ум», говоря о духовной радости, приносимой неустанной молитвой: «По временам неощутимо во все тело входит какое-то услаждение и радость, и плотский язык не может выразить этого, пока все земное не будет при этом памятовании почитаться прахом и тщетою. Ибо это истекающее из сердца услаждение иногда в час молитвы, иногда во время чтения, а иногда также вследствие непрестанного занятия и продолжительности мысли согревает ум. А эта радость чаще всего бывает без этих поводов, и очень часто во время простой работы, и так же часто по ночам, когда находишься между сном и пробуждением, как бы во сне и не во сне, бодрствуя и не бодрствуя. Но когда найдет на человека это услаждение, бьющееся во всем теле его, в этот час думает он, что и Царство Небесное не что иное есть, а это же самое». Стяжание благодати является в итоге непрестанным пребыванием при земной жизни в Царствии Небесном, а это пребывание души в единении с Господом есть в том числе и радость и веселие, которые стараются донести в своих писаниях святые подвижники и отцы.

Являя Собой полноту любви, Господь излучал непрестанную радость для окружающих, Сам будучи источником радости. Радость – есть отражение духовного переживания, катарсиса, восторга, в конечном счете – истины. Мы видим это на примере многих жизнеописаний. «Однажды, увидев преподобного Григория Синаина, выходящего из келлии с радостным лицом, я (жизнеописатель святого) в простоте сердца спросил его, чему он радуется. Он ответил: «Душа, прилепившаяся к Богу и снедаемая любовью к Нему, восходит выше творения, живет выше видимых вещей и, наполнившись желанием Божиим, никак не может укрыться». Ведь и Господь сказал: «Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно» (); и еще: «Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного» (). Ибо когда сердце ликует и веселится, ум в приятном волнении, то и лицо радостно, по поговорке: «Сердце веселится – лицо цветет»» (Афонский патерик).

На лицах иноков обители аввы Аполлония сияла дивная радость, некий божественный восторг, какого ни увидишь у других людей на земле… Если же кто-либо иногда казался омраченным скорбью, авва Аполлоний немедленно спрашивал о причине печали. Часто, если брат не говорил о причине скорби, авва сам открывал, что таилось у того на душе… Авва Аполлоний говорил, что не должны предаваться скорби те, для кого спасение – в Боге и надежда – в Царстве Небесном. Пусть скорбят язычники, пусть плачут иудеи, пусть рыдают грешные – праведным прилична радость! Если уж те, кто любит все земное, радуются тленным и ненадежным предметам, – нам ли не гореть восторгом, если мы только подлинно ожидаем небесной славы и вечного блаженства? Не этому ли учит нас апостол: «Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь. За все благодарите» (). (Жизнь пустынных отцов).

5.

Не стоит забывать и о том, что смех является терапевтическим средством. Он нужен человеку, чтобы выстоять, не отчаяться в этом мире. Чем опасно слишком серьезное отношение к вещам? Тем, что на наших глазах могут оказаться серые очки. Сквозь них мир представляется безрадостным, бесперспективным, а потому безнадежным. В этих случаях смех жизненно необходим.

И даже пост предполагает радость. Как писал исповедник Сергий Фудель: «Если пост понимается как прежде всего воздержание от не-любви, а не от сливочного масла, то он будет пост светлый и время его будет «время веселое поста» (Стихира на «Господи, воззвах» во вторник вечера 2-й седмицы Великого поста)».

Над злом надо уметь посмеяться. «Ад всесмехливый», о котором повествует канон на Пятидесятницу, – это, в переводе с греческого, «ад всеосмеянный». Смешной в своей напыщенности, диавол бессилен в своей злобе и бездарен в своей пустоте.

Христос, сойдя в ад, посмеялся над сатаной, сокрушил все его планы и спас людей.

Христос Воскресе! И мы празднуем Пасху «веселыми ногами». Эти строки Пасхального канона задают новое измерение радости и веселия. Возможна духовная радость и духовное веселье. Радость выражает себя в действии, в улыбке. От радости можно пуститься в пляс. Не случайно более эмоциональные народы Эфиопии и Египта ритмично приплясывают во время литургии. Это не повод для подражания, но один из аргументов в пользу смеха. В ектенье на освящение воды в Богоявление мы испрашиваем: «О еже бытии воде сей скачущей в жизнь вечную…» Господь вошел в иорданские воды принять крещение – они отнюдь не расступились, но поскакали в жизнь вечную, возликовали, взыграли (как младенец во чреве), встрепенулись со всей тварью, предчувствуя свершающееся освобождение. – Вот последний звонок на уроке перед летними каникулами. Что будет со школьниками? Они поскачут, загомонят, будут подбрасывать вверх портфели, понесутся по коридорам. – Вот оно, состояние вод, состояние веселья и радости! Пришел Искупитель, явился Бог в полноте, глас был с небес…

Именно осмеянию дьявольских козней посвящены рассказы первых монахов, собранные в «Древнем патерике», «Луге духовном» и «Лавсаике». Эти сборники ценны тем, что составлены в IV-VI веках, в эпоху зарождения монашества, и вполне передают его дух. Для примера обратимся к «Лугу духовному», к описанию подвигов аввы Стефана, пресвитера Илиотского:

«Рассказывали еще о нем, что он однажды сидел в своей келии и читал – и вот снова видимым образом явился ему демон и сказал:
– Уйди отсюда, старик, здесь тебе не будет пользы.
– Если, как я хорошо знаю, ты желаешь моего удаления отсюда, то вот сделай так, чтобы стул, на котором сижу, начал ходить.
А сидел он на плетеном стуле.
Выслушав слова старца, диавол сделал так, что заходил не только стул, но и вся келия.
– Ловок же ты! – сказал старец, увидев хитрость диавола, – а я все-таки отсюда не уйду.
Старец сотворил молитву, и нечистый дух исчез».

А основатель монашества, преподобный , сам строгий аскет и подвижник, прибегал к смеху в педагогических целях:
«Некто, ловя в пустыне диких зверей, увидал, что авва Антоний шутливо обращается с братиями, и соблазнился. Старец, желая уверить его, что иногда бывает нужно давать послабление братиям, говорит ему: «Положи стрелу на лук свой и натяни его». Он сделал так. Старец опять говорит ему: «Еще натяни». Тат еще натянул. Старце опять говорит: «Еще натяни». Ловец отвечает ему: «Если я сверх меры буду натягивать, то переломится лук». Тогда авва Антоний говорит ему: «Так и в деле Божием – если мы сверх меры будем налегать на братий, то от приражения они скоро сокрушатся. Посему необходимо иногда давать хотя некоторое послабление братии». Выслушав это, ловец был сильно тронут и, получив великую пользу, ушел от старца. И братия, утвердившись, возвратились в свое место».

«Внутренняя направленность, – закончим нашу статью словами уже цитированного о. Михаила Першина, – придает высший смысл каждому человеческому действию. Так что христианская культура, скорее, приветствует смех, но добрый. Единственное, что недопустимо, – это солидарность с силами зла. Осмеяние чужого горя, Божией красоты, добра превращает смех – милость Божию – в путь к пустоте.

Бывает, что смех опустошает. Бывает, что окрыляет. Есть время для плача, есть и для веселья. Есть «время сетовать» и «время плясать» ().

Нужно лишь научиться различать».

Иеромонах Серафим (Параманов). «Закон Любви. Как жить по-православному». Артос-Медиа. Москва 2007

Сатира и вообще опасна соблазном для всякого литератора. Ведь так легко приучить себя к искажённому воззрению на мир. Всё дело в мере. Можно пользоваться каким-то средством в малых дозах, можно злоупотребить слишком - лекарство тогда превращается в яд. Это испытали многие сатирики.
М.М. Дунаев

Д обрый день, дорогие наши посетители!

Е сли радость — это хорошо, то почему смех и смехотворство — грех?

Отвечает протоиерей Александр Лебедев:

«Н ужно делать различие между радостью и смехом. Православие так и поступает, потому что так поступал Сам Христос. Он говорил и о смехе, и о радости. «Радуйтесь и веселитесь», — говорил Он одним, — и «горе вам, смеющиеся ныне», — другим. Разные слова — разные понятия, разные состояния человека, значит, и отношение к ним должно быть разным. Поэтому попытаемся поговорить и об одном, и о другом.

Итак, смех. Это способ уйти от реальности — забыть, а не решить проблемы. Юмор — обезболивающее лекарство, которое снимает боль, но не излечивает болезнь. Да, такие лекарства применяются в медицине; да, они могут приносить пользу; да, без них нельзя, но проблемы они не решают. Так и смех, юмор помогает сгладить ситуацию, снять напряжение, легче воспринять неприятности жизни. Порой удачная шутка может разрядить самую взрывоопасную ситуацию. Но через некоторое время проблемы возвращаются. И с этой точки зрения обилие хохм на экране и в жизни — это симптом, который говорит далеко не о радостности нашей жизни. Спрос рождает предложение. Каково же состояние нашего общества, если обезболивающее в нас вливается такими дозами!

Смех — как привычка, как отказ от серьезного восприятия жизни, как развлечение, как способ заполнить внутреннюю пустоту, как мировоззрение — опасен. Наверное, это имеет в виду Спаситель, когда говорит: «Горе вам, смеющиеся ныне». Ныне — то есть здесь, сейчас. Эти слова отражают состояние человека, живущего одним днем, не задумывающегося о чем-то более важном, чем сиюминутное поддержание комфортности своего существования. Смеющийся ныне — человек, который пытается естественное стремление к вечной радости заглушить, заполнить, заменить смехом и искусственной веселостью. Именно поэтому в литературе, предназначенной для подготовки человека к исповеди, среди прочих грехов упоминается смехотворство.

Еще, конечно же, имеет значение, над чем мы смеемся. Чаще всего глубинным поводом для смеха служат какие-либо человеческие недостатки, которые и ставят людей в смешное положение.

Рассмотрите внимательней любой анекдот: он обязательно обнажает какое-либо несовершенство и грех человека. От «уехал муж в командировку» и историй про Вовочку до политического анекдота — все это рассказы о греховности человеческой. Здесь важно проложить границу между смехом христианина и смехом греховным. Верующий человек смеется сострадательно, он высмеивает грех, но сочувствует грешнику, потому что ощущает: да я и сам во многом таков. Вспомним гоголевское: «Над кем смеетесь? Над собой смеетесь!» Без этого внутреннего содержания смех становится осуждением. А кто осуждает, тот и Богом будет осужден.

Есть еще и общественная опасность смехотворства. Она возникает в случаях, когда смех касается закрытых для него тем. Неуместен смех в области священного, смерти, страданий и горя, также он не должен опускаться ниже пояса. Та, даже не пошлость, а похабщина, которая нам зачастую скармливается телевидением и радио под вывеской юмора, не коробит только человека с минимальным нравственным багажом, то есть ребенка, который принимает все за чистую монету и растет похабником. Я пока еще не встречал ни одного счастливого и радостного похабника, да и вряд ли такое сочетание вообще возможно. Похабщина притупляет чувство радости, она — еще одно препятствие на пути к счастью, которое и без того труднодостижимо».

Обсуждение: 6 комментариев

С этим я согласна,но если,допустим!Великое множество проблем,и от нервного пере!напряжения пробивает (Прошу простить за жаргон),на смех.Постоянно.Как быть в этом случае?
И опять же.Взять такую ситуацию.Допустим-проблемы.Много.И собралась компания друзей,дабы поддержать.В процессе поддержки,естественно,будут шутки.Чтобы снять напряжение.И что же-отказывать хорошим людям и не позволиь себе хотя бы лёгкий смех?

Ответить

Насчет нервного перенапряжения: Если во время случившихся проблем Вы будете молиться, то напряжение сразу пройдет. А там и проблемы разрешаться наилучшим образом.
Что касается компании: Сейчас на дворе Великий пост, а в посты лучше уходить от смеха. А вообще, шутки и смех, в разумных их пределах, вполне допустимы.

Ответить

Если смеяться нельзя,если нельзя радоваться,что всё хорошо,ТО ЧТО ЖЕ ТОГДА ХОРОШЕГО ВООБЩЕ МОЖНО УВИДЕТЬ В ЭТОЙ ЖИЗНИ?Если даже простой,искренний,добрый смех пусть даже во время проблем-и то под запретом?

Ответить

Karmin, все зависит от духовного роста человека. Если Вы имеете потребность в смехе, тогда вряд ли Вы будете иметь потребность в молитве, в Боге. Смех — это не что иное, как выражение псевдорадости.
Что же касается смеха в целом, то нет в нем греха. Просто нужно знать, когда можно смеяться, а когда нельзя. Когда это позволительно, а когда нет.
Вот, например, если у Вас проблемы, то нужно помолиться Господу Богу. Вряд ли можно решить проблему с помощью смеха…
Умудри Вас Бог!

Ответить

А ведь от природы смех для человека — это вполне естественная эмоция. Маленький ребеночек, еще не научившись говорить, смеется над котенком, который радостно играется и пытается поймать собственный хвостик — и здесь нет ничего «злого», эта эмоция малыша говорит о том, что он увидел данное явление природы забавным и удивительным, а, значит, еще раз восхитился тем, в какой чудный мир попал. Может быть, просто толкование слова «смех» не просто многогранно, но и вовсе двояко?

Ответить

Бытие 21:6: …Тогда Сарра сказала: «Бог дал мне радостный смех: …
Библейское имя Исаак — означает «Смех»

Псалом 126:2: …В то время наши уста наполнились смехом И наш язык радостно восклицал…
А ещё есть и Евангелиях места, гле говорится как от полученной вести Иисус возрадовался. И вообще, если внимательно, проникновенно читать Евангелия, видно, что Спаситель вовсе не мрачная, бесчувственная личность. Этому нного свидетельств.
Нет, не должно выжигать, умерщувлять естественные, данные Творцом человеку свойства и качества, расцвечивающие жизнь и мир. И НЕЛЬЗЯ чтобы верующий ходил унылый, арачный, глухой ко всему — значит он вовсе и не верующий, ибо Святый Дух несёт многую радость.

Ответить